Екатерина Великая. Владычица Тавриды
Шрифт:
Члены первой гильдии резко оторвались по богатству от второй и тем более третьей гильдий. Согласно «Жалованной грамоте городам» гильдейское купечество было освобождено от уплаты подушной подати, оно было также освобождено от рекрутской повинности и от телесных наказаний. Богатые и уважаемые купцы получили широкий доступ к городскому самоуправлению.
Польский вопрос пока более не беспокоил государыню. Теперь там уже почти два года, по совету прусского короля Фридриха, распоряжался барон Отто Штакельберг, отправленный туда ею в качестве российского впосланника и полномочного министра. Он же, вместе с прусским уполномоченным Бенуа, выполнил важную миссию, представив Варшавскому правительству декларацию трёх дворов – Русского, Прусского и Австрийского, поделивших между собой земли Речи Посполитой. Оба дипломата, таким образом,
Шестилетняя русско-турецкая война, долженствовавшая обеспечить России судоходство по Черному морю и, самое главное, занять подобающее место среди Европейских стран, можно сказать, близилась к завершению, что необычайно радовало Екатерину. Едино – надобно токмо дождаться подписания с турками мирного договора.
Сей зачинающийся год был особливым для нее годом не токмо из-за войны с турками и супостатом Емелькой Пугачевым. Он знаменателен для нее тем, что она прожила в России тридцать лет! Из них, вот уже более одиннадцати лет она правит российским государством. Исправно правит, раз политики изволят почитать ее обладательницей самой разумной головы в Европе. Однако, втайне, сама она так не считает: где-то она имеет упущения, коли по земле русской гуляет смутьян Емелька Пугачев и все еще не схвачен.
Записки императрицы:
Никита Панин уволен с должности воспитателя Павла Петровича, как достигшего совершеннолетия и более не нуждающегося в его опеке. Никите Ивановичу пожаловано звание, приравненное к фельдмаршальскому, жалованье со столовыми деньгами, восемь тысяч с половиной душ крепостных, сто тысяч рублев на меблировку дома. Теперь он будет упражняться токмо делами Иностранной Коллегии.
Мысли о том, что результаты ее управления бескрайней страны могли быть уничтожены каким-то Пугачевым, самозванным вождем бунтовщиков, под именем ее покойного мужа Петра Третьего, пугали Екатерину. Стало быть, не суждено будет свершиться ее искреннему устремлению к улучшению жизни в России, и непоколебимой вере в воспитании здесь нового человека. Понимание сего удручало ее. Ужели она не права, что мягкое управление и справедливые законы долженствовали в будущем уничтожить злодеяния, которые теперь учиняет чернь? Бунтовщики, теряя человеческое лицо, отрубают головы, руки и ноги у своих невинных жертв, насилуют женщин, не щадят ни малых, ни старых, ни даже священников и монахов. Тысячи людей оставленные без куска хлеба, обречены ими на голодную смерть. Как темно, оказывается, человеческое нутро! Как страшен их бунт! Крестьяне вовсе не покорная паства, а подлинно легковозбудимая масса, ненавидящая своих хозяев, готовая в любое время подняться и в ярости уничтожить их. Хотя мало кто из них не понимает, что их бессмысленный и беспощадный бунт будет иметь единый конец.
По всему видно, что события развиваются стремительно, время упущено, и срочно надобно трезво оценить обстановку. С октября прошлого года императрица Екатерина взяла на себя верховное руководство подавлением Пугачевского восстания, действуя через аппарат Военной Коллегии и ее президента – Захара Григорьевича Чернышева, а такожде путем рескриптов и переписки с командующими войсками, воюющих против Пугачева. Она внимательно изучала донесения своих губернаторов, карты движения бунтовщиков, выслушивала доклады своих генералов и главу Военной Коллегии, коей мнил, что Оренбургская крепость по людским и съестным запасам, также, как и оснащением оружия, могла выдержать зимнюю осаду. Что ж, сие, в каковой-то мере, утешало ее. Она издала манифест, по которому Пугачев был объявлен вне закона, и велела священникам читать оный в своих приходах. Однако, как доложили ей, призывы Пугачева просочились и в Москву. Там начались беспорядки, и мог бы случиться бунт, кабы не активные действия генерал-губернатора Волконского, коий выезжал, дабы успокоить их, чуть ли не в каждый уголок города. Чернь мечтала о свободе, и ее мог им дать, по их чаянью, новый добрый царь. Агенты Екатерины доносили, что многие дворяне тайно, но довольно слышно роптали, желая избавиться от чужестранной царицы, дабы на престол встал настоящий русский император, что восстановит старые порядки и обычаи.
Екатерина, сохраняя самообладание, велела пресекать всякие крамольные разговоры, виновных
Во дворце же, где она учиняла законы и указы, проводила дипломатические приемы и проживала свою приватную жизнь, почти во все годы ее правления существовали и противоборствовали две партии, возглавляемые Никитой Ивановичем Паниным и братьями Орловыми. Однако, не ведая сего, они делали ей важную услугу, понеже их противостояние было на руку Екатерине: оно помогало ей не терять нить всех происходящих событий при дворе, внутри страны и позволяло, благодаря своей прозорливости и интуиции, поддерживать равновесие в своем близком и дальнем окружении.
Совсем недавно ее возмутило весьма неординарное событие: ее сын и наследник, Великий князь Павел, без каких бы то ни было намеков с ее стороны, отважился подать ей пространную записку с размышлениями о политическом положении России. В ней Его Высочество, в свои двадцать лет, тщился доказать несостоятельность всей внешней политики России. По его мнению, война с Турцией имеет быть пагубной для империи, близкие же отношения с Пруссией, напротив, – в интересах России. Чуть ли не в каждой строчке оной записки Екатерина примечала помыслы Никиты Панина и его близких сподвижников – секретарей Фон Визина и Бакунина, как раз тех, кои знали о заговоре Малого двора против нее, но донес о том лишь едино Бакунин. Императрица не позволила предать огласке оный факт, простила своему сыну и невестке, понеже другого лучшего выхода из той ситуации и не было. Сама же подача записки Великого князя говорила об уверенности окружающих его людей в своих позициях. Ах, как хотелось Екатерине доказать им противное от их уверенности! И она, вестимо, докажет, дайте токмо совсем немного времени!
Никите Ивановичу Панину, уволенному с должности наставника Великого князя и, посему, съехавшего с дворцовых апартаментов, Екатерина велела вести токмо чужестранные дела, что он и делал, как всегда медленно, но вполне успешно. Опальный брат его, генерал-аншеф Петр Иванович Панин, проживавший в Москве, фрондировал после отставки, высказывая в открытую свое недовольство государыней, вызывая тем самым ее неудовольствие и невольное презрение к его потугам вернуть себе должность в армии. Сей человек не знал, что «лишнее пожелаешь, последнее потеряешь». Так или иначе – Панины теперь ее мало волновали. Теперь она обратила все свое внимание на ослаблении влияния в придворных кругах братьев Орловых.
Сии прежние ее ангелы-хранители обладали значительной властью, особливо, князь Григорий Григорьевич. Он командовал артиллерией и ее личной стражей, Кавалергардским корпусом. Из четырех гвардейских полков, расквартированных в Петербурге, ему подчинялась Конная гвардия, Алексею Орлову-Чесменскому – Преображенский полк, Федору Орлову – Семеновский полк. Не было Орловых токмо в Измайловском полку. Григорий Орлов, исполняя свои обязанности, соответствующие его должностям, все еще вращался около нее, тем паче, что именно с ним ей, как женщине, было труднее всего расстаться, хотя его место теперь занимал совершенно пресный и, как оказалось, малообразованный князь Александр Семенович Васильчиков. Как она ни старалась привыкнуть к нему, ничего не получалось. Ощущение неприязни к молодому фавориту усиливалось, и ночью, как токмо Васильчиков уходил, она лила слезы, понимая, как с ним несчастлива.
На данный момент, к вящему неудовольствию Екатерины, все Орловы собрались в столице. Алексей и Федор прибыли из Архипелага в самом конце декабря. Но, они в скором времени вернутся командовать и далее флотом на Средиземном море. Алексей уже имел у нее аудиенцию, представил свои рекомендации касательно грядущего мирного договора с Турцией. Ему не нравились предварительные условия мирного соглашения. Он мечтал захватить пролив Дарданеллы и разгромить Константинополь. Аудиенция длилась долго, понеже государыня сама мечтала о захвате Константинополя, и возродить там православное христианство. Граф Алексей, зная о разрыве между ней и его братом, как бы прощупывал возможность наладить промеж ними отношения. Но от Екатерины повеяло таковым неодолимым холодом, что он отставил свои тщания на сей счет, понеже понимал: «берегись бед, пока их нет». До беседы с императрицей, в глубине души он не верил кардинальному повороту дел. Но после первой же аудиенции понял всю сериозность положения для их фамилии.