Екатерина Великая. Владычица Тавриды
Шрифт:
Из осажденного с октября месяца прошлого года, Оренбурга, пришла с гонцом депеша от генерал-губернатора Оренбургской губернии Ивана Андреевича Рейнсдорпа, где докладывалось, что к крепостному валу были высланы казаки, сумевшие передать указ Пугачёва к войскам Оренбургского гарнизона с призывом сложить оружие и присоединиться к «государю». Крепость под руководством коменданта Рейнсдорпа продолжала делать вылазки. Многочасовые бои давали свои результаты, но солдаты проявляли робость и страх. Посему, дабы не дать возможность солдатам и казакам переходить на сторону Пугачева, было принято решение обороняться за стенами крепости под прикрытием крепостной артиллерии.
Пленные пугачевцы давали показания на некого пугачевского полковника Хлопушу, коий оказался бывшим
Немолодой комендант Оренбурга, Иван Рейнсдорп, писал в Военную коллегию, что многие солдаты очень вяло ведут себя во время боя, не желая убивать своих братьев-бедняков. От оного известия Екатерина пребывала в большой растерянности. Оренбург, как докладывал глава военного ведомства, Захар Чернышев, – серьезный форпост, в военном плане был мощной крепостью. Вокруг города был возведён земляной вал, укреплённый десятью бастионами и двумя полубастионами. Высота вала достигала четырех метров и выше, а ширина – тринадцати метров. С наружной стороны вала шёл ров глубиной около четырех метров и шириною в десять метров. Гарнизон Оренбурга, имевший на вооружении около сотни пушек, состоял из трех тысяч человек, из них около полутора тысяч солдат. Радовало и то, что еще осенью семьдесят третьего, в Оренбург, из Яицкого городка, успел беспрепятственно подойти отряд из 630 яицких казаков, оставшихся верными правительству. В середине ноября туда пробился бригадир Алексей Алексеевич Корф с корпусом в две с половиной тысячи штыков. Теперь крепость защищали более шести тысяч солдат. Екатерина изволила написать указ со словами благодарности защитникам Оренбургской крепости.
На беду, с самого начала Пугачевского движения, надеясь на хорошую укрепленность и верность гарнизона, Сенат особливо не обеспокоился касательно движения пугачевского восстания. Фаворита Васильчикова такожде не беспокоило положение дел, он полагал, что сие вовсе не его дело, есть кому и без него разобраться, как изловить главного бунтовщика. Чего с него взять: молод еще, неопытен, поелику весьма постный во всем. Екатерина называла его про себя не иначе, как «холодным супом».
Сенат заволновался, когда в декабре стало известно о присоединении к пугачевцам огромного числа башкирцев во главе со старшиной Кинзя Арслановым. Башкиры, стало быть, составили около половины войск самозванца. Пугачевские атаманы Чика-Зарубин и Иван Грязнов осадили города Уфу и Челябинск, а такожде, пришло известие, что Пугачев ожидает подмоги от Казахского хана Нурали и султана Дусали. Везде, где проходили разношерстные войска самозваного, как называли его крестьяне, – «надеи-государя» Петра Третьего, российские города и веси встречали их с колокольным звоном и хлебом с солью. Сей факт был нестерпимо обидным для российской царицы.
Екатерина еще раз перечитала письмо губернатора Новгородской губернии Якова Сиверса, самого образованного и талантливого губернатора всей империи, коий приняв нищую Новгородщину, в короткий срок, сделал ее вполне знатной по всем показателям, особливо в сельском хозяйстве. Екатерина была ему благодарна пуще всего касательно повсеместной посадки в его вотчине земляных яблок и приобщения крестьянства к новому полезному овощу, вполне заменяющего хлеб. Яков Сиверс беспокоился о своей губернии в связи с грозными событиями в Поволжье. Придвинув лист бумаги, она принялась писать ему ответ:
«Два года назад у меня была чума в центре империи, теперь у нас на границах Казанского царства свирепствует политическая чума, которая доставляет нам много хлопот, с которой справиться нелегко. Все же, с Божиею помощию, надеюсь, что мы справимся с ней, понеже у сей сволочи нет ни разуму ни толку, ни порядка ни способности: это не что инако, как негодяи, во главе коих находится наглый обманщик. По всей вероятности, сие кончится виселицами.
Отложив письмо, она задумалась. Последние годы она увлеклась историей, проводила много времени с архивными документами. Мысленно окунувшись во времена царя Ивана Грозного, коий практиковал кровавые казни без суда и следствия, она подумала, что может статься и ныне стоило так расправиться с бунтовщиками? Но к чему все сие привело во времена грозного царя? Ни к чему хорошему: последовала смута, объявился самозванец Отрепьев, завладевший при помощи поляков русским троном. Настало безвременье, страшные беды и неимоверные усилия народа, чтобы изгнать нашествие польских захватчиков. Нет, лучше с огнем не шутить!
Вспомнился паки Иван Сусанин. И отчего не все таковые, зачем в народе нарождаются предатели, подобные вралю – Емельке Пугачеву? Где иваны сусанины? Боже Вышний, как много страшного ей еще предстоит перенести! Казни прекращены в царствование Елизаветы Петровны. И она, просвещенная императрица, никак не хочет их возобновлять. Но все вельможи вокруг нее токмо и твердят о непременной казни Пугачева и его ближних сподвижников. Как быть?
Сегодни, от напряженных мыслей у нее заболела голова, разыгралась мигрень. Тяжесть в затылке давила и Екатерина прилегла. Глаза закрылись. Перед сном замелькали мысли: как знатно, что сегодни приехал генерал-поручик Григорий Потемкин. Генерал, кажется, не примыкает ни к одной из придворных группировок и оное – изрядный плюс. Фельдмаршал Петр Румянцев прекрасно отзывается о Потемкине, да и Григорий Орлов говорил о нем всегда уважительно. Ей, царице, нужон сильный, государственный человек. Следившая за деятельностью Григория Потемкина с момента своего восхождения на трон, видя его усердную ревность к службе и особливое отношение к ней, императрице, Екатерина, намеренно помогая ему продвигаться по служебной лестнице, полагала, что сей кавалер вполне созрел и способен потрудиться на благо родному Отечеству. Брюсша постоянно твердит ей, что сей молодец, давно и страстно любит свою государыню, да и она не слепая: его отношение к ней отнюдь не просто уважительное. Она знала, что генерал-поручик Потемкин в недалеком прошлом пребывал в крайнем нетерпении в своем желании попасть «в случай» и стать ее фаворитом. Но она не забыла, как придворные были ошарашены появлением у нее нового фаворита Васильчикова. Все были уверены, что императрица будет всегда жить токмо и не инако – с красавцем Григорием Орловым, посадившим ее на трон, а тут малоизвестный молодец Васильчиков! Однако, как они плохо знают свою императрицу! Впрочем, порой ей кажется, что она сама себя вовсе не знает! Заснула Екатерина с приятной мыслью, что завтра она непременно встретится с прибывшим с театра военных действий Потемкиным!
Генерал-поручик Григорий Александрович Потемкин медленно поднимался по лестнице в приемную императрицы. Шел он, не спеша: его «Брегет» показал, что у него до аудиенции есть еще три минуты. Он не предполагал, что командир кавалергардов, Григорий Григорьевич Орлов, уже сам доложил императрице о следующей персоне. На широкой, покрытой красной ковровой дорожкой лестнице, появился спускавшийся вниз, князь Орлов. Встретившись почти на середине лестничного пролета, генералы кивнули друг другу, готовые разминуться.
– Что нового при дворе? – осведомился Потемкин.
Тот, пожав плечами, едва взглянув на него, ответил сухо:
– Ничего, окроме того, что вы поднимаетесь наверх, а я, как видите, спускаюсь вниз.
Сказав сии слова, Орлов продолжил свой путь скорым шагом. Потемкин с некоторым недоумением проводил его взглядом. Что он имел в виду? Неужто, доподлинно, звезда Орлова закатилась, а его – токмо начала свое восхождение?! Ужели пришла его пора, и нечего ему сумлеваться на сей счет? Знакомые, белые с позолотой, двухстворчатые двери широко открылись перед ним. Императрица Екатерина Алексеевна стояла посередине комнаты, лицом к входящему.