Экс на миллион
Шрифт:
Уголовники для меня не проблема. Не могу сказать, что их уважаю или, тем паче, восхищаюсь, но принимаю как неизбежное зло. Работа у них такая. Паскудная, мерзкая, но работа. Я и сам не ангел, если разобраться. Мокрушников, насильников не приемлю. А чистые воры? Можно и наступить на горло своему самолюбию. Не переломлюсь. Только подстрахуюсь.
Мой взор приковала витрина с охотничьими ножами. Вернее один нож, но зато какой! С ножнами из теснённой кожи, чем-то он напоминал мне ту переделку, которой мне резанул горло Дорохов, только намного идеальнее. Длинное лезвие в четверть метра с изгибом и верхней частью обуха типа «щучка». Ширина клинка, почти как у сабли. Настоящий тесак. Гарда, как я люблю. Таким ножом
— Заинтересовались ножом Боуи? — тут же подлетел приказчик. — Это легенда Дикого Запада! Длина клинка девять с половиной дюймов, рукояти — почти шесть…
— Американский?
Я вздрогнул. Снова знак! Америка, Америка, кругом одна Америка…
— Да! Этот нож стал знаменитым после того, как в 1827 году случилась невероятная дуэль. Полковник Боуи — тогда он был лишь известным первопроходцем, — имея только этот нож, в одиночку расправился с несколькими противниками, несмотря на то, что в него неизвестно сколько раз выстрелили, ударили шпагой и огрели пистолетом по голове. Как он выжил, никто не понял. Зато подробности дуэли облетели все газеты[1]. И все захотели себе такой клинок…
Пока приказчик разливался соловьем, я, уже все для себя решив, пытался сообразить, куда мне пристроить этот горлорез. Вешать на пояс в ножнах — не лучший вариант. Оставалось одно: запихнуть сзади за пояс брюк и надеяться, что рукоятка меня не выдаст, спрятанная под пиджаком. Был бы на мне костюм-визитка с его длинными фалдами… Увы, чего нет, того нет.
И еще… Нужно зашить две пятисотки в воротник пиджака. Не стоит дразнить гусей, то бишь уголовную братию.
— У вас найдется в магазине походный набор с иголкой и ниткой? — уточнил я у продавца, заранее зная ответ. — И место, где с ними можно поколдовать?
… Мудров не обманул: Кривой переулок и в самом деле был кривым, как турецкий клыч. И таким же опасным. Я свернул с Варварки и стал спускаться вниз в сторону Москва-реки. И сразу почувствовал себя тут лишним. Моя соломенная шляпа смотрелась вызывающе в этом царстве картузов, фуражек и кепок. Как и костюм, путь и недорогой, но все же бастард голубых кровей среди поддевок, тужурок и простых косовороток. Народ тут обитал простой и дерзкий. Я прошел мимо начинающейся драки двух оборванцев в лаптях в окружении толпы босяков. Видимо, тут обитали рабочие, прибывшие на московские стройки. И жулики. Куда же без них. Перехватив несколько оценивающих пристальных взглядов, я ускорился и вскоре прибыл на место. В лавку-«обжорку», торговавшую щами за три копейки, кашей за две и «бульонкой» — странным блюдом из обрезков вчерашнего мяса, запеченных в горшке с перцем и лавровым листом — за 10. У входа толпились старьевщики с толкучки на Старой площади.
Я нырнул внутрь. Встретился взглядом с подавальщиком за стойкой в цветастой рубашке-косоворотке. Мой вид у него вопросов не вызвал. Как и мое сообщение, сказанное полушепотом:
— У меня записка к Пузану.
Качнув нарочито прилизанным к узкому лбу прямым пробором, подавальщик окликнул молодого еврея, притулившегося в темном углу.
— Изя, человек до Матки. Проводи.
Парень безропотно поставил на стойку кружку с квасом.
— Идем!
Мы вышли в переулок и тут же нырнули в проход между домами. Запетляли между ветхих, но высоких четырехэтажных домов, деревянных сараев и куч мусора по такому сложному маршруту, что я мгновенно потерялся. Где север, где юг, где Кремль, где Москва-река? В этом мире полутеней, облупленных фасадов, мрачных тоннелей, проходных дворов ощущение пространства совершенно искажалось. Казалось, я уже не в Москве, не в России, а непонятно где: трущобы — все на одно лицо. Вернее, абсолютно безликие. Живущие по собственным законам. И, конечно, никакой полиции…
Адская
Я вздохнул и двинулся за своим провожатым, не переставая недоумевать: ведь я находился буквально в двух шагах от кипящего центра столичной торговли в Гостиных рядах. От нарядной толпы. От сверкающих витрин. От Биржи с ее пройдошистыми, но представительными дельцами. В двух шагах от Кремля и Красной площади!
— Нам сюда, на галдарейку, — показал мой провожатый на лестницу, ведущую на второй ярус сплошного балкона.
Под ногами загремели ржавые ступени. Открытая длинная галерея-галдарейка сплошной полосой лепилась к стене дома непонятно на чем и заменяла собой внутренний коридор. На нее выходили двери из квартир и их слепые окна, в которые свет не мог проникнуть из-за нависающей точно такой же галереи следующего этажя. Похоже, владельцы здания экономили на всем. Возможно, даже на отделке: казалось, дом сразу так и был построен с потемневшей от сырости штукатуркой, кое-как размазанной по стенам.
Дорогу нам преградил здоровенный простоволосый детина в одной рубахе навыпуск на голое тело, залатанных штанах и истоптанных, позабывших о ваксе сапогах гармошкой. Мы померились взглядами. Ни ростом, ни комплекцией я не уступал, а придать себе вид опасного типа — это мне запросто. Громила сплюнул сквозь редкие зубы.
— Кто таков? Заблудился, барин?
— К Пузану, — ответил за меня провожатый.
— Смелый, да? — нагло улыбнулся мне в лицо детина и вытащил из кармана руку. На его кулаке блеснул кастет.
— К зубодеру сходи. У тебя изо рта воняет, — укорил я молодчика, ничуть не впечатлённый его вызывающим поведением.
До громилы дошло, что я его не боюсь.
— Заходи, коль охота. Но имею в виду: у нас вход рубль, выход — два.
— Два покойника? — уточнил я.
Страж двери — а кто еще? — рассмеялся и освободил мне дорогу. Я не спешил подставлять ему спину. Выразительно посмотрел на кастет.
— Не боись, — успокоил он меня, но руку с кастетом убрал в карман.
Я шагнул в полутемную комнату и сразу сдвинулся в бок от входа, чтобы не дать шанса огреть меня сзади. Но ничего страшного не случилась. Дверь закрылась почти бесшумно. Провожатый остался на галерее вместе со стражем.
Полутемную комнату перегораживал стол, заставленный тарелками с едой и бутылками с пивом. Не сказал бы, что по-бомжатски, но и не Версаль, ясно дело. Без расстеленной вместо скатерти газетки, но и без серебра с фарфором. Причем первый вариант тут был бы уместнее, чем второй. Больше соответствовал бы компании за столом всего из двух человек и ее немудреной закуси, вроде соленой рыбы и жареного гороха. Один любитель пенного — точная копия громилы, оставшегося за дверью. Второй худощавый, с мышиным туповатым лицом. От такого лопоухого типа не ждешь угрозы, но не трудно догадаться, что именно от него можно ожидать любой подлянки.