Экспансия - 2

Семенов Юлиан

– Я напишу все, что вы требуете, - сказал Роумэн, - когда увижу ее здесь. У нее очень плохой голос. Как и вы мне, я вам не верю. Согласитесь - у меня есть к тому основания.

Гаузнер кивнул:

– С этим - соглашаюсь. Пока будем ждать даму, проговорите мне текст документа, который вы намерены подписать.

– Я же сказал - диктуйте. Я подпишу все, что вы захотите.

– Вы подпишете все, что я захочу, для того чтобы сегодняшней ночью, получив любимую, отправиться в посольство и передать в Вашингтон содержание нашего разговора? И попросить срочно заменить код?

– Я отдаю себе отчет в том, что Криста будет постоянно

находиться под прицелом, тем более если, как вы говорите, у вас есть ключ к действующему ныне коду.

– Да, но у вас есть возможность взять два билета и отправиться с нею в Вашингтон.

– Это довод. Но я выдвигаю контрдовод: если вы, раздавленный наци, паршивый немец...

– Но, но, но!

– Не перебивайте, господин Гаузнер, комплимент порой начинается с грубости, это самый сладкий комплимент, поверьте... Так вот, если вы, паршивый гитлеровец, раздавленный немец, смогли оказаться здесь, в Мадриде, миновав все пограничные барьеры, то, значит, и в Штатах ваша организация располагает весьма крепкой сетью... Разве я стану рисковать женщиной, которую - вы правы, увы, - люблю?

– Вы намерены жениться на ней?

– Это зависит от того, каким образом вы станете передавать мне гонорар за. работу. Оплата будет сдельной или ежемесячной? В какой валюте? В каком банке?

Гаузнер не смог скрыть изумления:

– Какой гонорар?! Мы возвращаем вам женщину, Роумэн!

– Любая разведка оплачивает риск, господин Гаузнер. Отныне я стану рисковать жизнью. А моя жизнь кое-чего стоит. Вы отбираете у меня честь, компенсируйте ее отсутствие роскошью.

– Вас тогда немедленно разоблачат. Ваше финансовое ведомство тщательно следит за тем, кто живет по средствам, а кто скрывает доходы.

– Это уж моя забота, как я стану обходиться с федеральным ведомством по налогам, господин Гаузнер.

– Какой гонорар вы бы хотели получать?

– Не менее пяти тысяч швейцарских франков должны быть депонированы ежемесячно на счет моей жены в любом цюрихском банке.

– Я передам ваши условия, мистер Роумэн...

<Он клюнул, - понял Роумэн.
– Он назвал меня мистером впервые за весь разговор. Только сейчас я взял инициативу на себя, и это случилось, когда я упомянул о деньгах. Хорошо, что я не заговорил об этом раньше. Я опускаюсь по ступенькам вниз, это понятно ему, мы ж, прагматичные американцы, за деньги готовы на все, за золото продадим родину, не моргнув глазом, развращены финансовым капиталом - куда как понятно и ребенку... Что ж, они научат нас работать их методами - на их же голову; с волками жить, не с кем-нибудь...>

– Очень хорошо. Когда я могу ждать ответа?

– Скоро. Так же скоро, как я догнал вас здесь. А теперь давайте фантазировать текст. Он должен быть готов вчерне до приезда вашей подруги...

– Диктуйте, господин Гаузнер. Я сжег мосты. Диктуйте.

– Нет, я ничего вам не стану диктовать. Вы достаточно умный человек и. вполне подготовленный профессионал, чтобы подсказывать вам то, что надо сказать.

– Наш разговор записывается?

– Конечно.

– По-моему, у вас достаточно материала, чтобы в случае нужды убедить мое руководство в том, что я раздавлен вами и на вербовку пошел добровольно.

– <Раздавлен>. Вы подметили очень точно структуру нашего сегодняшнего собеседования, мистер Роумэн... Именно это меня никак не устраивает... Я хочу, чтобы вы фантазировали как мой союзник... Причем союзник, датированный

не сегодняшним днем, такого рода альянс недорого стоит... Нет, вам придется напрячь память и вспомнить имена своих следователей в нашей тюрьме... Вам придется написать обращение к мертвецам... Человеческое обращение... В котором был бы слышен вопль замученного узника, который потерял себя после страшных допросов гестапо... Вы должны будете предложить свои услуги не мне, а им, Роумэн, им, в сорок третьем еще году... Вы должны будете, пока ваша подруга станет хлопотать на кухне, готовя для вас праздничный ужин, написать два рапорта о поведении ваших соседей по камере... Причем это я легко проверю, данные я вожу с собой, здесь, - он постучал себя по голове, - это надежнее бумаги, это - мое.

<Будет моим, - подумал Роумэн, - погоди, придет время, скотина>.

– Этого я писать не стану, господин Гаузнер. У вас не хватит денег, чтобы оплатить унижение такого рода.

– Повторяю, мистер Роумэн, я вам глубоко сострадаю, но не вижу иного выхода. Карты на столе, темнить нет смысла: мне нужны гарантии; иных, кроме тех, о которых я упомянул только что, я не вижу. Встаньте на мое место, вы поймете меня.

Роумэн покачал головой:

– Нет, господин Гаузнер, я никогда не смогу понять этой логики. Зачем делать из агента заведомого врага? Я никогда не смогу простить вам такого унижения, к которому вы меня подталкиваете. Я бы на вашем месте не верил ни одному донесению агента, принужденного к сотрудничеству таким образом.

Гаузнер мелко засмеялся:

– Роумэн, откуда вы знаете: а может быть, мне и не нужны ваши будущие донесения? Может быть, моя цель заключается в том, чтобы дезавуировать то, что вами б ы л о передано в Вашингтон?

– Не вижу логики.

– Было бы плохо, имей вы возможность понимать мою логику. Итак, я жду...

Роумэн пожал плечами, закурил и, вздохнув, достал из кармана ручку.

– С вашего позволения, я пофантазирую на бумаге.

– Нет, вслух. Сначала вслух.

– Для записи?

– Да.

Роумэн поднялся, прошелся по холлу, ожидая запрещающего окрика Гаузнера; тот, однако, молчал; остановившись возле радиоприемника, он закурил, задумчиво ткнул пальцем в клавишу, на счастье п о й м а л с я Мадрид. <Пусть моей ф а н т а з и и сопутствует испанская песня, - подумал Роумэн, - недорого стоит такая фантазия...> Тяжело затянувшись, он забросил руки за спину и начал неторопливо диктовать:

– Господин Цимссен, надеясь на вашу доброту, я готов дать чистосердечные показания на тех, к кому я был заброшен Отделом стратегических служб Соединенных Штатов. Хочу сказать, что в случае, если ко мне не прекратят применять допрос с устрашением, я сойду с ума и никакой пользы в будущем не смогу вам оказать. Пол Роумэн.

– То, что надо, - сказал Гаузнер.
– В десятку.

Обернувшись к кухне, он спросил:

– Как запись, мальчики?

Один из к в а д р а т н ы х (<Видимо, тот, что заходил сюда, подумал Роумэн, - лица второго я не рассмотрел, он топал за Гаузнером, ни разу не обернувшись, неужели я встречал его где-то?>) ответил:

– Отменно.

– Спасибо. А теперь, Роумэн, выключите, пожалуйста, радио, сядьте на место и повторите ваш текст еще раз - с испанским аккомпанементом это будет слушаться довольно нелепо, хотя голосом вы умеете владеть как хороший актер. И ходить не надо, в тюрьмах нет паркета, там цементные полы, как помните.