Экспансия - 2
Шрифт:
– Я действительно очень устала, - ответила Криста, чуть поправив волосы, - но я бы выпила виски, это меня взбодрит лучше, чем кофе.
– Пепе, - обратился Кирзнер к молчаливому человеку, сидевшему возле двери, - пожалуйста, откройте бутылку, у нас там что-то стоит в шкафу. Фройляйн не взыщет, если мы угостим ее не отборным виски, какие держит в баре мистер Роумэн, а тем, что есть в этом доме.
– Фройляйн устала, - тихо, с какой-то внутренней тоской ответил мужчина.– Не надо ей пить ваше паршивое виски, лучше я сделаю ей крепкий кофе и дам хорошего коньяка.
– Вы сострадаете фройляйн?– поинтересовался Кирзнер.– Что ж, я понимаю вас, фройляйн действительно
Пепе съежился еще больше, снова посмотрел на Кристину с состраданием, поднялся и, как-то по-старчески шаркая (хотя был молод, лет тридцать от силы, очень высок, крепок, но худой, несмотря на то что в его торсе чувствовалась сила), вышел в холл, отделанный темным мореным деревом.
– Через полчаса, - продолжал между тем Кирзнер, потеряв всякий интерес к беседе, - мы отвезем вас на квартиру к Роумэну, запрем дверь снаружи и вызовем полицию. Заранее придумайте версию его смерти, это единственное, чем мы можем рассчитаться за вашу службу. Благодарите Гаузнера, именно он выбил для вас эту привилегию. Он предполагал, что вы откажетесь, хотя я не очень-то верил ему... Молодец, он понял вас отменно...
– Я не стану придумывать версий, - ответила Криста, чувствуя в себе безнадежную, усталую тоску. (<Скорее бы все кончилось, нельзя идти в темноте годы; ночь - даже зимняя - так или иначе проходит, но если она продолжается уже тридцать месяцев, то ждать больше нечего... И не от кого... А дважды предательницей я быть не смогу. Я же не актриса. И я люблю Пола>.)
– Да?– Кирзнер прикрыл рот рукой, зевнул и снова глянул на часы. Что вы намерены сказать полиции?
– Правду.
– Всю?
– Да.
– Стоит ли?
– У меня нет больше сил... Врут, когда верят во что-то; у меня сейчас и это кончилось...
– Ну-ну... Не боитесь, что пресса станет вас называть <нацистской подстилкой>?
– Здешняя? Испанская?
– Эта не станет... Мы позаботимся, чтобы ваши показания сделались известными в Норвегии, милая фройляйн. Вас освободят из здешней полиции после двух-трех недель допросов, но вас вышлют отсюда... Куда возвращаться? Вы же математик, а не писатель... Тот бы нацарапал книжонку, они умеют из дьявола делать ангела, но вы ведь тяготеете к точности в выражениях, вы правы, на человека накладывает печать ремесло, а не наоборот...
– Что вам нужно от меня?– спросила Криста, чувствуя, как обмякает ее тело, ноги становятся ватными, чужими.
– Да ничего мне от вас не нужно, - так же лениво ответил Кирзнер. Мне было поручено Гаузнером отрепетировать с вами встречу с любимым. Вы отказались. Других указаний я не получал. Подождем, пока он позвонит и скажет, когда вас везти на квартиру мистера Роумэна.
– Мертвого?
– Естественно.
– Что-то не сходится, - сказала Криста, приказав себе сжаться в кулак, затаиться, с т а т ь.– Сначала вы мне предложили репетировать, потом сказали, что По... Роумэна убьют... Не связывается...
– Я сказал, что его убьют, когда понял, что вы лжете, стараясь ввести меня в заблуждение по поводу ваших с ним отношений. Если вы скажете мне правду о том, как вы к нему относитесь, его еще можно спасти, у нас осталось, - он посмотрел на часы, - несколько минут. Впрочем, если вы скажете правду, судьба Роумэна по-прежнему будет в ваших руках, ибо после того, как мы отрепетируем - в мельчайших деталях - сцену вашей встречи, дело, как нам кажется, закончится обручением. Но вопрос заключается в том, готовы ли вы продолжать быть с нами, сделавшись миссис Роумэн? Я помогу вам, милая фройляйн. Я, видимо, обязан помочь вам понять правду...
Пришел Пепе, принес чашку кофе и рюмку коньяка.
– Я сделал вам очень горький кофе, Криста, без сахара... И глоток коньяка... Попробуйте... Вот так... Вкусно?
– Спасибо. Действительно вкусно, - усмехнулась Криста, - если только вы не подсыпали туда какой-нибудь гадости.
Лицо человека снова дрогнуло, в глазах что-то вспыхнуло, но это было один лишь миг, потом он снова сгорбился, опустил голову и отошел на свое место к двери.
– Тебе жаль фройляйн, Пепе?– усмехнулся Кирзнер.– Должен тебя обрадовать - мне тоже. Если ты не чувствуешь в себе силы продолжать р а б о т у с ней, пригласи Хайнца, я не буду на тебя в обиде, правда... Так вот, - не дождавшись ответа Пепе, продолжал между тем Кирзнер, - в Севилье вас опекал не наш человек... Нашего человека выкрали, понимаете? Его подменили парнишкой Роумэна... И он с м о г переиграть вас, вы открыли ему имя Гаузнера, хотя вы ни при каких условиях не имели права этого делать - вас предупреждали об этом в высшей мере дружески. Согласитесь, что это так. Вы, таким образом, нарушили наш закон, понимаете? Из-за этого жизнь многих моих товарищей находится сейчас под ударом. И валить их намерен Роумэн. Но ударим мы. Мы, фройляйн. С вашей помощью - бескровно, как и полагается в и г р е профессионалов. Без вашего участия мы точнее закончим дело, но шумно, несмотря на то что у Гаузнера особый пистолет, с насадкой на дуло, выстрел подобен громкому щелчку пальцами... Вот, собственно, и все. У вас одиннадцать минут на то, чтобы принять решение... И давайте я глотну из вашей чашки и из рюмки - вы удостоверитесь, что вас не намерены травить... В самом деле, - отхлебнув, сказал Кирзнер, - Пепе не страшно увольнение, он вполне обеспечит себя работой в хорошем кафе. Ну, милая флойляйн? Надумали? Или - черт с ним со всем?
Кристина обернулась к Пепе; тот сидел в прежней позе, совершенно недвижимый.
– Хорошо, - сказала она, почувствовав, что слезы вот-вот покатятся по щекам, внезапные, как у ребенка, выпустившего из рук воздушный шарик. Говорите... Я стану вас слушать... Объясняйте, что я должна сделать...
– Видите, как много неприятных минут нам пришлось пережить, милая фройляйн, пока вы не признались в том, что любите мистера Роумэна... Вы его очень любите, не правда ли?
– Я же объяснила вам... Он устраивает меня как партнер... Он очень... добрый...
– Допустим. Значит, если мы попросим вас влюбиться в него без памяти, - это никак вас не будет травмировать?
– Нет.
– Очень хорошо. Просто замечательно, милая фройляйн. Тогда давайте репетировать... Вы готовы?
...Кемп сидел за стеной, в двух метрах от Кристины, он слышал ее голос, несколько усиленный звукозаписью, представлял ее лицо, страдальческое, осунувшееся, а потому еще более прекрасное, и думал, как жесток этот мир, но - в этой своей жестокости - разумен, то есть логичен.
<Сотни тысяч отцов, какое там, - усмехнулся он, - миллионы - пора научиться признавать правду - оказывались исключенными из жизни рейха, но ведь лишь единицы, я имею в виду их дочерей или сыновей, пошли на сотрудничество с нами во имя их спасения. Природа - главный селекционер; упражнения агрономов - детская игра в угадывание, подход к главной теме; в подоплеке прогресса сокрыто именно это таинство цивилизации, всякое приближение к его разгадыванию чревато всеобщим катаклизмом; создатель не позволит людям понять себя, это было бы крушением иллюзий: бог и вождь должны быть тайной за семью печатями, иначе человечество уничтожит само себя...