Экспансия - 2

Семенов Юлиан

– Шпик, - убежденно повторил Шиббл.
– Такое имя может запомнить только шпик.

Штирлиц показал глазами на тоненькую струйку дыма, поднимавшуюся из чащи:

– Пожар?

– Здесь влажно, пожары редки... Это поселок, - Шиббл повернул коня, резко отодвинув рукой листву пальмы; звук получился такой, словно перетаскивали тонкое кровельное железо. За этой кряжистой пальмой, невидная с тропы, шла едва приметная дорожка, прорубленная между кустарниками; по ней они вскоре добрались до индейского становища - десяти хижин под конусообразными соломенными

крышами на берегу ручья; на вытоптанной площадке, вокруг которой стояли хижины, горел костер, пахло жареным мясом и паленой шерстью.

...Вождь Квыбырахи, названный Шибблом привычным <Джонни>, оказался высоким, очень сильным мужчиной в широкой набедренной повязке и в некоем подобии шапки из птичьих перьев; на щеках были вытатуированы продольные стрелы, а на лбу - таинственный символ разума: голова индейца с зажмуренными глазами на фоне восходящего солнца.

Он поздоровался с Шибблом достойно, неторопливо, оценивающе, потом кивнул, и крепкие юноши племени бросились к коням путников, чтобы распрячь их, сразу же угадав еле приметный жест вождя.

– Это мой друг, - Шиббл кивнул на Штирлица.
– Богатый охотник.

Квыбырахи ограничился сдержанным полупоклоном, руки Штирлицу не протянул, повернулся и неторопливо, ощущая свое величие, направился в хижину из пожелтевших листьев лиан.

Шиббл подтолкнул Штирлица вперед, усмехнулся:

– Только говорите медленно, он слаб в испанском... Подбирайте слова попроще. И сразу же объясните, что вам не нужен его проводник, ищете целителя, прокомплиментируйте его жене, скажите, что все белые знают ее имя и восторгаются ее волшебством.

Выслушав Штирлица, Квыбырахи поинтересовался:

– Вы верите в то, что говорят о ней белые люди?

– Верю.

– Но ведь то, что умеют делать белые врачи, Канксерихи не практикует... Она лечит по-своему... Каждая медицина хороша для своего народа...

– Я верю Канксерихи...

– Хорошо, она займется вами.

Женщина, видимо, была рядом с хижиной, потому что появилась сразу же, без тени смущения или испуга улыбнулась гостям, заметила некоторое удивление в глазах Штирлица и сказала что-то на своем языке.

– Она не умеет объясняться так, как белые, - пояснил вождь.
– Я стану переводить ее слова на ваш язык. Она говорит, что вы, - он посмотрел на Штирлица, - никогда еще не видели такой большой и сильной женщины. Это правда?

Действительно, Канксерихи была очень толстой, живот был прямо-таки громадным, и поэтому обнаженная грудь казалась детской, недоразвитой.

– Я редко встречал таких красивых женщин, - ответил Штирлиц.

Лицо Канксерихи было и впрямь красивым, нежно-шоколадного тона; красота ее при этом таила в себе не вызов (Штирлиц отчего-то вспомнил подругу Роумэна; воистину, вызывающе красива), а, наоборот, умиротворяющее спокойствие.

Вождь снова кивнул, перевел слова Штирлица женщине, та чуть улыбнулась и произнесла несколько фраз; говорила она нараспев, словно бы растягивая удовольствие.

– Канксерихи говорит, что вы правы. Она действительно

очень красива. Что вы от нее хотите? Предсказания по поводу вашего здоровья? Или врачевания?

– И того, и другого.

– Что?
– не понял Квыбырахи.
– Какого <другого>?

– Он хочет и предсказания, и лечения, - помог Шиббл, повторив Штирлицу: - Говорите ясными фразами, я же предупреждал.

Женщина пошла в угол дома, вернулась оттуда с большим мешком, развернула его посреди комнаты и начала раскладывать содержимое вокруг себя, словно девочка, готовящаяся к игре <во взрослых>: веера, высокую шапку из перьев, амулеты, острые деревянные палочки, кости, ракушки, опахала разной величины и цвета, баночки с сушеными травами и длинные, причудливой формы коренья; присмотревшись, Штирлиц заметил, что все коренья напоминают людей, замерших в той или иной позе.

Женщина надела на себя высокую шапку из перьев, взяла большое опахало и вышла на улицу. Штирлиц слышал, как она приказала что-то своим низким поющим голосом, - сразу же раздался топот босых ног, - потом произнесла несколько одинаковых, словно заклинание, фраз, и настала тишина.

– Сейчас ей принесут снадобье, - пояснил вождь.
– Это сделает ребенок, потому что он чист. Без снадобья она не сможет делать свое дело, а вы - излечиться... Чем вы отблагодарите ее? Она после своего дела два дня лежит без движения, очень устает...

– Вот, пожалуйста, - сказал Шиббл, достав из кармана огрызок карандаша, три пуговицы, гильзу и красивую пудреницу.

– О, как красиво, - заметил Квыбырахи, взяв пудреницу.
– Что это?

– Магический сосуд для окрашивания лица, - ответил Шиббл.

– А зачем окрашивать лицо?
– поинтересовался Квыбырахи.
– Перед церемонией обращения к душам отцов с просьбой о ниспослании хорошей охоты?

– Можно, - легко согласился Шиббл.
– Но лучше, когда эту мазь используют перед днем любви.

– Ага, - кивнул вождь, - я понял, - и он положил пудреницу рядом с собой.
– Я недавно взял двух молоденьких жен, попробую окрасить их лица из вашего магического подарка. Благодарю... Теперь скажите-ка мне, - он посмотрел на Штирлица, - вы понимаете смысл наших слов, которые необходимо знать перед тем, как женщина займется вами? Например, смысл слова <пейотль>?

– Нет, не знаю.

– Он, - вождь кивнул на Шиббла, - знает, пусть объяснит, ему проще.

– На языке науталь, - сказал англичанин, - так обозначают кактус... Самый маленький, паршивый, а не такой, что растет здесь, в сельве... Вообще-то странно, - Шиббл усмехнулся, - я расспрашивал наших дурачков с сачками, которые бабочек ловят, так они говорят, что словечко, нездешнее, пришло из Мексики... Из пейотля варят зелье... Они его пьют, когда начинают танцевать - по-своему, с криками, плачем, угрозами, мольбой, копьями машут... Очень впечатляет. От него дуреешь, в нем сила какая-то, правда... Выпьешь полстакана и чувствуешь, будто вот-вот взлетишь. Говорят, что в этом самом... как его...