Экспансия - 3
Шрифт:
– С трудом, - ответил Громыко.– В условиях оккупации это почти немыслимо...
– Вот именно! Если бы Аллье стал советоваться в Париже с начальством, боюсь, они бы замучили его коррективами, все могло сорваться, надо брать ответственность на себя или уж советоваться с тем, кто, сказав <да>, не меняет его на <нет>.
Громыко кивнул, снова вспомнив глаза Вышинского; когда советская делегация обсуждала вопрос о Палестине, тот бегло пробежал текст выступления посла, написанный прошедшей ночью, резко заметил: <Не годится>. Молотов - в отличие от Вышинского - читал достаточно медленно, вбирая в себя не то что фразы, а, казалось, слова, каждое в отдельности:
<Вопрос о Палестине стал острым политическим
Действительно, Палестина представляет собой вооруженный лагерь. Следует ли удивляться, что при том положении, которое сложилось там, ликвидации мандата требуют как евреи, так и арабы? На этом они полностью сходятся. По этому вопросу между ними нет разногласий. А с этим Объединенные Нации не могут не считаться. Наше внимание не может не быть приковано к другому важному аспекту этого вопроса. В последней войне еврейский народ перенес исключительные бедствия и страдания. Эти бедствия и страдания, без преувеличения, не поддаются описанию. На территориях, где господствовали гитлеровцы, евреи подверглись почти полному физическому истреблению. Общее число погибшего от рук фашистских палачей еврейского населения определяется приблизительно в шесть миллионов человек.
Но эти цифры, давая представление о жертвах, которые понес еврейский народ от фашистских агрессоров, не дают представления о том тяжелом положении, в котором очутилось еврейское население после войны. Позволительно спросить: могут ли Объединенные Нации, учитывая тяжелое положение сотен тысяч уцелевшего еврейского населения, не проявлять интереса к положению этих людей?
То обстоятельство, что ни одно западноевропейское государство не оказалось в состоянии обеспечить защиту элементарных прав еврейского народа и оградить его от насилий со стороны фашистских палачей, объясняет стремление евреев к созданию своего государства. Я сейчас подхожу к вопросу, являющемуся основным в связи с обсуждением задач и полномочий комиссии, которую мы предполагаем создать, - к вопросу о будущем Палестины. Из числа наиболее известных проектов необходимо отметить следующие: образование единого арабско-еврейского государства с равными правами для арабов и евреев; раздел Палестины на два самостоятельных государства - арабское и еврейское; создание из Палестины арабского государства без должного учета прав еврейского населения; создание из Палестины еврейского государства без должного учета прав арабского населения.
Историческое прошлое, равно как и условия, создавшиеся в Палестине в настоящее время, не могут оправдать любое одностороннее решение палестинского вопроса как в пользу создания независимого арабского государства, без учета законных прав еврейского народа, так и в пользу создания независимого еврейского государства, игнорируя законные права арабского населения>.
Закончив и з у ч е н и е текста Громыко, министр поднял глаза на Вышинского:
– Собственно, п-почему <не годится>? Изложите возражения, Андрей Януарьевич...
Тот почувствовал н е ч т о в интонации Молотова, пожал плечами, ответил обтекаемо:
– Мне показалось, что надо подредактировать ряд формулировок...
– К-каких именно?– по-прежнему тяжело, наступающе поинтересовался Молотов.– Что конкретно вы п-предлагаете отредактировать?
Вышинский отступил:
– Если у вас нет возражений, Вячеслав Михайлович, то...
Молотов вернул Громыко текст:
– По-моему,
Жолио-Кюри между тем достал новую пачку сигарет.
– Моя Ирен делает все, чтобы я бросил курить, - вздохнул он, - но это выше моих сил... Такое наслаждение затянуться ч е р н ы м табаком... Вы не курите, господин посол?
– И не пробовал... Чту мать...
– Верующая?
Громыко помедлил с ответом и, тем не менее, сказал определенно, четко:
– Да.
– Мои родители тоже... Видимо, у каждого существует естественный рефлекс против небытия... Сама эта идея, - он тяжело затянулся, щеки провалились, резко выступили скулы, - невыносима, поэтому люди старались уйти от нее, создавая в е р у... Но я с детства был рационалистом, не верил в хрупкость мечты о загробной жизни... Мои размышления о смерти еще в молодости - привели меня к вполне земной проблеме: не состоит ли вечность в том, чтобы установить зримые, живые связи, которые соединяют нас с людьми и вещами, существовавшими на земле ранее? Между прочим, именно об этом был долгий разговор с лейтенантом Аллье накануне его операции... Кстати, дело ведь чуть не сорвалось... После того, как Аллье на территории, оккупированной нацистами, - стал законным владельцем тяжелой воды, все уперлось в <мелочь>: как транспортировать г р у з?! В чем?! Попробуйте заказать сварные канистры на заводе в Осло, полном гестаповских соглядатаев?! Провал! И лейтенант нашел мастера, простого рабочего, тот сделал великолепные емкости, воду привезли на аэродром Форнебю, продекларировали на тот рейс, что вылетал в Амстердам, а загрузили в самолет, отправлявшийся в Шотландию! А?! Великолепно?!
– Действительно, лихо, - согласился Громыко.
– И в середине марта сорокового года весь запас тяжелой воды был у нас, в Париже. Но ведь в июне боши ворвались в столицу! Мы увезли <продукт зет> в Клемон-Ферран... Знаете, где спрятали? В сейфе французского банка! Но через несколько недель директор потребовал, чтобы мы немедленно забрали свой <продукт>, видимо, что-то прослышал, люди фатально боятся всего, что связано с нашими исследованиями... Тогда мы спрятали канистры в камере тюрьмы, где содержались особо опасные преступники... А боши уже рыскали по всей Франции в поисках н а ш е й тяжелой воды, гестапо напало на след... Тогда я решил отправить моих сотрудников с <продуктом зет> в Англию... Тем более, большинству из них просто-напросто нельзя было оставаться со мною, их бы сожгли в крематории, евреи... Я бросился в Бордо и оттуда успел отправить бесценный груз в Лондон, только чтобы он не достался нацистам... О, сколько раз меня потом допрашивало гестапо! Как я остался тогда жив не знаю...
– Вы рассказали сюжет романа, - заметил Громыко.– А фильм вообще мог бы получиться совершенно поразительный...
Жолио-Кюри махнул рукой:
– Почему-то такого рода ленты начинают снимать только после того, когда уже нет на свете участников дела... Странно, но это так... Я не замучил вас?
– Каждая встреча с вами - радость для меня, господин Жолио-Кюри.
Внезапно лицо ученого изменилось, скулы выступили еще острее, глаза потухли, сделавшись усталыми, полными растерянного недоумения:
– Как вы думаете, с американским представителем в Атомной комиссии удастся хоть о чем-то договориться?
– Вы имеете в виду Бернгардта Баруха?
– Да.
Громыко ответил не сразу:
– Видите ли, меня с ним связывают добрые отношения... В личном плане... Мы встречаемся домами, и, как мне кажется, Барух отдает себе отчет в том, сколь трагична проблема атомного оружия... Но ведь он не может вести свою линию, не консультируя ее с Белым домом... Человек он самобытный - бывший грузчик, боксер, самоучка, невероятно тянется к культуре, лишен зла, предвзятости, однако он лишь в ы р а з и т е л ь позиции, занятой Вашингтоном...