Экспансия - 3
Шрифт:
Разложив на своем столике карту, Штирлиц заказал спагетти и бутылку вина, попросил принести кофе (<Я пью вино вместе с кофе, не сердитесь, я знаю, это шокирует итальянцев>) и углубился в изучение туристской карты. прислушиваясь к разговору Оссорио с клиентом; тщетно; как и во всем италоговорящем мире, гомон стоял невообразимый, хотя гостей было мало; кричали повара, смеялись официанты, бранились уборщицы на кухне гремела музыка, и услышать хоть что-нибудь - даже если присматриваешься ко рту человека - далеко не просто.
Когда капитан, пожав руку Оссорио двумя громадными ладонями, о т в а л и л, Штирлиц, извинившись, обратился к сенатору:
– Сеньор,
Оссорио сделал вид, что не понял Штирлица, подошел к нему, переспросил, что угодно сеньору, присел рядом и сказал негромко:
– Мне кажется, сегодня я чист... Они вообще последнее время, особенно после того, как я сообщил, что вернулся к практике, отстали от меня.
– Наоборот, - возразил Штирлиц.– Сейчас они обязаны быть более внимательны... Клаудиа погибла из-за того, что встретилась с вами... А они знали, что прилетела она к вам от меня... Вас должны были п о д в е с т и ко мне, она же сказала вам?
– Да. Пытались. Это был доктор Гуриетес, начальник медицинской службы ИТТ.
– Вам известен его телефон? Адрес?
– Да... Она, конечно, не смогла назвать вам имена, которые я передал?
– Нет. Вас не могли подслушать? Вы говорили с ней в таком месте, где не было звукозаписи?
– Нет. Думаю, что нет.
– Где это было?
– В кафе... Там не было посетителей, только она и я.
– Кто назвал кафе?
– Я.
– Вы там часто бываете?
– Редко.
– Хозяина знаете?
– Нет.
– Это точно, что в зале никого, кроме вас, не было?
– Да. И на улице никого... Я сидел лицом к улице.
– И машины не проезжали?
Оссорио внимательно посмотрел на Штирлица.
– Машины проезжали... Вы правы... И одна из них проехала довольно медленно.
– Такси?
– Не помню.
– Какого цвета?
– Не помню... Но вы правы - это было такси!– убежденно ответил Оссорио.– <Плимут>, точно, <плимут>.
– Такси, - повторил Штирлиц.– Такси... Лица шофера вы не помните...
– Не помню.
– А если я покажу вам его?
– Можно попробовать...
– Хорошо. Какие имена вы назвали Клаудии?
– Зайнитца. Фридриха Зайнитца, Фрибля и Труле.
– Зигфрида Труле?
– Вы знали это имя?
– Да. Я знаю еще пятнадцать имен старых наци, которые там живут... Про Рикардо Баума у вас не осталось материалов?
– Не помню, - ответил Оссорио, ощутив прежнюю настороженность, потому что Баум, по его сведениям, был представителем военной разведки рейха в Барилоче.
– Он представлял Канариса, - сказал Штирлиц, не отводя взгляда от лица Оссорио.– Вам, конечно, знакомо имя адмирала?
– Да.
Штирлиц откинулся на спинку кресла:
– А как вы себе представляете национал-социализм, сенатор?
– Как самое страшное зло! Примат нации и рейха. Презрительное отношение к личности. Вера в приказ, спущенный сверху. Страх перед каждым, кто позволяет себе думать по-своему, а не по-предписанному. Попытка превратить народ в стадо слепцов, послушное воле и слову одного человека...
– Верно, - Штирлиц кивнул.– По роду моей работы, моей прежней работы, мне пришлось бывать в концлагере Треблинка... Я пытался спасти профессора Корчака, не слыхали про такого?
– Нет.
– Это великий педагог... его отправили в Треблинку вместе с его учениками - это были в основном еврейские и польские
Штирлиц заметил, как тело Оссорио передернуло, а лицо замерло, сделавшись на какой-то миг маской.
– Вы были в Треблинке?– спросил сенатор после долгой паузы.– У вас есть татуировка? Мне говорили, что у всех узников этого ада был свой номер.
Штирлиц кивнул:
– Это делалось не только в Треблинке, но и в Освенциме, и во всех других концлагерях. А их было более семи тысяч. Примерно два миллиона узников... Впрочем, нет, больше, - постоянно работали крематории: те, на ком поставили медицинские эксперименты, - особенно в этом смысле отличился доктор Менгеле, я неплохо его знал, - немедленно уничтожались, примерно тысяча людей ежедневно... И шесть тысяч ежедневно умирали от голода - в основном русские, польские и югославские узники...
– Почему у вас нет татуировки, сеньор Брунн?
– Потому что я посещал эти лагеря в немецкой военной форме, сенатор.
– Вы...
– Видимо, вы помните, что бункер Гитлера взорвал кавалер трех рыцарских крестов, герой третьего рейха полковник Штауфенберг. Бороться с гитлеризмом, не состоя в его рядах, было невозможно. Нет, я неверно сказал, его победили русские армии и войска союзников... Я имею в виду оппозиционную борьбу... Этим я и занимался, сенатор... Почему меня интересуют ваши материалы? Только потому, что в Нюрнберге был освобожден министр Гитлера банкир Ялмар Шахт, творец армии рейха и гестапо, - без его денег они бы ничего не смогли сделать... Палач был оправдан, вы же знаете об этом, нет? Даровали жизнь преемнику фюрера, президенту гитлеровского рейха адмиралу Денницу. Оставили в живых Гесса... Не тронули Круппа, без пушек которого Гитлер не смог бы начать войну... Так вот, я и мой американский друг - фамилию его я вам не открою, во всяком случае, пока решили доделать то, чего не хотят довести до конца западные победители... В Аргентине существует гигантское гитлеровское подполье. Вашу страну хотят превратить в полигон. В Барилоче создают атомную бомбу. И делают это нацисты. Вы знаете об этом?
– Я с л ы ш а л об этом, сеньор Брунн... Вы представляете интересы иностранного государства?
– Я представляю интересы человечества, простите за патетизм ответа. А еще - Клаудиу. Поэтому я хочу вас спросить: вы согласны помочь мне? А propos', вам я помогать согласен во всем...
_______________
' Кстати (франц.).
– Что вас интересует?– после долгого молчания спросил Оссорио.
– В настоящий момент меня интересует только одно: можно ли верить профессору медицины сеньору дону де Лижжо. Он окулист, его адреса и телефоны я знаю, он лечит Росарио...