Экспансия - 3
Шрифт:
– Слушайте, идите купайтесь, а?– сказала Кристина устало. Плещитесь, мойтесь, жаль, у меня нет целлулоидных игрушек, вы похожи на младенца с кольтом...
– Не сердитесь, мэм. Я делаю мое дело, вы - свое. Чем лучше каждый из нас будет заниматься своим делом, тем большую пользу принесем тому, чему служим.
...Из ванны Джек Эр вышел свежим и еще более юным, хотя подбородок и щеки были покрыты рыжей щетиной.
– Я не взял с собой станок, - заметил он.– Таскать бритву - плохая примета. Я не шокирую вас тем, что не брит?
– Меня зовут Кристина.
– Я знаю, мэм. Вы для меня объект. А не Кристина.
– Да что вы говорите, как заводная игрушка, черт побери?! Садитесь к столу, яичница и сыр стынут.
– Я как раз люблю холодную еду, мэм. Это не разрушает желудок и кишечник. Люди, употребляющие горячую еду, рискуют заработать язву.
И тут Криста, наконец, рассмеялась; смех ее был вымученным, но она просто не могла не смеяться, - такой Эр может довести до сумасшествия, не говорит, а изрекает, наверное, читает только справочники, да и то в популярном издании, где об учении Вольтера и Конфуция все сказано на одной странице.
– Нет, нет, - продолжил между тем Джек Эр, набросившись на яичницу, это не выдумка. И не досужие разговоры бабушек. Я проходил курс судебной медицины. Мы ездили на вскрытия. А я сам резал трупы скальпелем. Интересное занятие. Необходимо пройти каждому сыщику...
– Доешьте сначала, Джек, а после говорите о трупах. Даже мне делается плохо, а вы еще при этом уплетаете за обе щеки, как можно?
– Детектив с плохими нервами - это не детектив, мэм.
– Но если вместо нервов у него веревки - это тоже не подарок.
– А вы знаете, что нервы не имеют ни вен, ни артерий? поинтересовался Эр, подбирая хлебом остатки яичницы с большой тарелки. Моя ма...– продолжил он и вдруг осекся. Дурашка, застеснялся слова <мама>, поняла Криста, играет во взрослого; как можно верить такому юнцу?! Все же Пол порою ставит совершенно не на тех, на кого следовало бы.
– Так что мама?– помогла ему Кристина.
– Моя мама, - Эр благодарно улыбнулся ей и принялся за жареный сыр, была убеждена, что нервы проходят через сухожилия. Старшее поколение достаточно темное. Прогресс движут молодые силы.
– Ох, господи, - вздохнула Кристина.– Любите большую подушку? Или спите на думке, как грудные?
– На думке, мэм. А вообще-то последнее время я сплю на деревянном подносе. Очень тренирует шейные позвонки. Если у вас нет деревянного блюда, можно употребить кухонную доску... Вы решитесь оставить у себя холостого мужчину?
– Я спою баюшки <холостому мужчине>. И покачаю кроватку, чтобы не плакал.
– Сыр был дьявольски вкусным, мэм. Теперь о колыбельных песнях. Я их очень люблю. Но засыпать можно и без них. Знаете как? Надо лечь головой на деревянное блюдо. Резко, пальцами, опустить веки на глазные яблоки. Приказать себе: <спать!> И через три минуты вы заснете. Только перед этим надо погулять десять минут. Вы не покажете мне, куда лучше идти? Я боюсь заблудиться. У вас слишком узенькие улочки. И все одинаковые...
На улице, отвернувшись от Кристины, он тщательно высморкался, заметил, что здешнее небо отлично от германского: там даже в звездах заметна какая-то заданная аккуратность.
– Откуда вам знать, какие звезды в Германии?– усмехнулась Кристина.
– Меня там расстреливали, мэм. В концентрационном лагере. Куда я попал тяжелораненым.
Кристина резко обернулась:
– Но вы же
– Я младше вас всего на три года, семь месяцев и двенадцать дней, мэм... А теперь по делу: хотя квартира у вас чистая, но я все же побаиваюсь говорить в закрытых помещениях. О главном. На улице спокойней. Особенно если за тобою никто не топает. Скажите, у вас есть лицензия на управление яхтой?
– Нет. Пока нет. А что?
Джек Эр, словно бы не услышав ее вопроса, продолжил:
– Это долго - получить ее?
– Не знаю... Видимо, нет... А что?
– Вы ужасно нетерпеливы, мэм. Пожалуйста, следите за собою. Это не просьба. И не совет. Это указание. Мистер Пол Эс. Роумэн находится под неусыпным и постоянным наблюдением его бывшего босса...
– Макайра?
Продолжая идти размашистым шагом, так, что Кристе приходилось чуть ли не бежать за ним, Эр раздраженно, с некоторым пренебрежением ответил:
– А представьте себе, что я перехватил пароль Пола Эс. Роумэна! И представляю интересы его бывшего босса! Что, если я вызвал вас на улицу, чтобы посадить в автомобиль? И увезти в заброшенную мызу на берегу моря?! Что, если в мою задачу вменено устранить вас?! Сломав на этом мистера Роумэна?! Все люди - враги, мэм! Запомните это. И не козыряйте знаниями. Вы ведь советовали мистеру Полу Эс. Роумэну не показывать свое чувство любви к кому бы то ни было! Чтобы не сделаться безоружным! Так вот, знания в настоящей фазе комбинации еще более опасны, чем демонстрация любви. Ясно?
– Да что вы рапортуете, как автомат?!
– Я вынужден повторить вопрос, мэм! Вам ясно?!
– Ясно, ясно, ясно! Что мне делать с этой чертовой лицензией на управление яхтой?!
– Иметь ее при себе... И быть готовой в любой момент уйти в море. И добраться до Гамбурга. И там пришвартоваться. Место покажу на карте попозже. Нанять команду сможете?
– Нужен еще всего один человек, какая команда?!
– Вот и хорошо. Наймите. В Гамбурге к вам придут. Или я, или тот, кто не нуждается в пароле...
– Пол?!
– Мэм, мистер Пол Эс. Роумэн мне про это не говорил. Я передаю то, что должен передать. Пошли спать? Я дам вам восковые бришоли. Дело в том, что я по ночам кричу. Меня мучают кошмары. Даже мама боится этого, не может уснуть. Я не хочу причинить вам хоть малейшее неудобство... И по дороге расскажите все о вашей встрече с адвокатом Мартенсом. Если вас не затруднит...
В то утро Кристина впервые проснулась без того постоянного чувства страха, которое испытывала, уехав в Осло; она слышала ровное и глубокое дыхание Джека Эра в соседней комнате; иногда он резко всхрапывал, замирал и долго-долго не дышал, потом раздавался такой в в и н ч и в а ю щ и й храп, что ей делалось страшно за нос Эра: сломаются перегородки; как же это важно, когда рядом с тобою друг любимого; он несет в себе частичку Пола; нет ничего прекраснее ощущения надежности; любовь - это надежность. В детстве и юности у человека есть папочка и мама. Потом приходит любимый. А после дети... Как все логично придумано; только нет ли в этом какой-то заданной безжалостности по отношению к человечеству? При всей разности полутора миллиардов людей, населяющих землю, - ни одного одинакового, ни одного, ни одного, ни одного, - всем им предписана одна судьба. Неужели это и есть закон бытия, расписанный по возрастным фазам? Для всех обязательный и беспрекословный? Новобранцы какие-то, а не дети божьи...