Электрические тела

Харрисон Колин

Я остановился на углу Восьмой авеню и Сорок третьей улицы, неподалеку от здания «Нью-Йорк таймс», перед приземистой шестиэтажной гостиницей-развалюхой, кирпичная кладка которой давно нуждалась в реставрации. Викторианские украшения над входом были изъедены кислотными дождями, но, судя по узорчатому кафельному полу и ионическим колоннам, вестибюль когда-то был роскошным местом, где подавали прохладительные напитки, стояли пальмы в кадках и появлялись дамы с мундштуками. Но прежняя красота гостиницы была скрыта под многочисленными слоями краски, последний из которых имел ядовито-желтый цвет и свисал с потолка хлопьями,

похожими на готовую опасть листву. Одной этой детали было достаточно, чтобы понять трагический ход истории Нью-Йорка. Роскошь постоянно распадается. Несколько черных ребятишек без присмотра играли на лестнице, бросаясь друг в друга зажженными спичками. Дети были такими грязными, какими бывают только дети бедняков: замаранная одежда, сопливые носы. Один из них кашлял – хрипло и натужно. Я ненавижу, когда дети страдают. Мне от этого тошно. А еще мне от этого стыдно, потому что я не делаю ничего, чтобы им помочь. Я – задница. Настоящий ублюдок. Дети заметили меня и прекратили игру. Мне пришло в голову, что, возможно, Мария играла с ними и они ее знают.

– Ребята, никто из вас не знает маленькую девочку по имени Мария? – беззаботно спросил я.

Никто не ответил. Они смотрели на меня с любопытством и страхом. Белый мужчина в костюме, – возможно, будут неприятности. Один маленький мальчик сунул три грязных пальца в рот и начал беспокойно их сосать.

– Я никого такого не знаю, – сказал маленький мальчик.

– Нет, кажется, она – это та, кого убили полицейские, – предположил другой мальчишка пронзительным голосом, и дети засмеялись.

Стойка администратора была похожа на крепость: коробка с запертой дверью и пуленепробиваемым стеклом с маленькой щелью, сквозь которую можно было передавать деньги, ключи или что-то еще. Внутри была небольшая гравированная медная пластинка: «Мартин Клэммерс, управляющий». Там съежившись сидел морщинистый мужчина в костюме из лавсана, напоминая обезьяну на цирковой тумбе. Огрызком карандаша он делал какие-то подсчеты на полях бланка тотализатора, слушая по радио результаты утренних скачек «Белмонт». У него были несоразмерно большие, словно увеличившиеся из-за ежедневной работы с наличностью, кисти рук. Я тихо постучал по стеклу.

– Чем могу служить?

Он слез с табурета и шагнул вперед, чтобы лучше меня рассмотреть. Возможно, из-за моего костюма он принял меня за пришедшего его донимать городского служащего.

– Я ищу женщину и ребенка. Женщину зовут Долорес Салсинес.

– Да? – отозвался он.

– Они здесь?

– Ты – такой же, как тот тип, который искал ее в прошлый раз?

Я вгляделся в его лицо, пытаясь понять, кого он имел в виду. У него слезились глаза.

– Нет, – ответил я.

– Ты здесь, чтобы оплатить ее счет?

Он с надеждой взглянул на меня.

– Нет. Я просто гость.

– Она должна сегодня оплатить счет или выселиться.

Я кивнул в знак понимания.

– Слушай, парень, если ты ее приятель, то лучше бы ты помог ей заплатить. Мы здесь благотворительностью не занимаемся, – заявил старик, уменьшая громкость радиоприемника. – Я давно работаю, очень давно, и только потому, что не даю уровню посетителей упасть. Не могу держать тех, кто не платит. – Он нашел платок и вытер глаза. – Я не вредничаю, а просто говорю, чтобы ты

знал – на тот случай, если решишь помочь этой Салсинес.

– Сколько вы берете за неделю?

– Если у них вид надежный, то беру сто шестьдесят два. Это двадцать три доллара четырнадцать центов за ночь – дешевле не бывает.

– Она задолжала за неделю?

– Ага. И если не заплатит, то сегодня выселяется.

Я протянул ему кредитку:

– Занесите на счет. Не можете назвать мне номер комнаты?

Он покачал головой:

– Я никого наверх не пускаю.

– Боитесь, что я подожгу заведение?

– Нельзя, чтобы люди ходили туда-сюда.

– А исключение сделать нельзя? – спросил я, подписывая квитанцию.

Он вернул мне кредитку и прилежно уставился на свой бланк тотализатора. У него были сделаны все ставки.

– Нет, сэр, не могу.

– А за пятьдесят долларов наличными можно сделать исключение?

– Да, сэр, наверное, можно.

Я вручил ему деньги – на пару новых ставок. Он вытащил скоросшиватель и провел узловатым пальцем по длинному списку имен, а потом поперек листа, чтобы найти номер комнаты.

– Она знает, что ты пришел?

– Нет, – ответил я, – вряд ли.

Мистер Клэммерс набрал какой-то номер, подождал минуту, промямлил что-то в трубку, выслушал ответ, а потом посмотрел на меня:

– Она спрашивает, чего ты хочешь.

– Скажите ей, что я всего на несколько минут.

Он так и сделал, искоса поглядывая на меня – как мне показалось, с растущим подозрением.

– Она говорит, что не виновата, что ее уволили.

– Да. Я это знаю.

Управляющий гостиницей повесил трубку.

– Четыре – шестьдесят шесть.

Шаткие деревянные перила помогли мне подняться на четвертый этаж, я оказался в длинном коридоре без окон, вдоль которого под потолком были проложены проржавевшие трубы противопожарной системы, а пол устилала анилиново-красная дорожка, усеянная комочками жвачки. В коридоре пахло инсектицидом и застоявшимся сигаретным дымом. Мне вдруг пришло в голову, что в комнате с Марией и Долорес может оказаться ее муж, и тогда... И тогда я не знал бы, что мне делать. Двери были крепкими, деревянными, на некоторых остались многочисленные дырки от предыдущих замков, и на каждой – аккуратно покрашенный золотой краской номер комнаты. Я шел по коридору мимо номеров, миновав мусорный бак с бутылками из-под вина и виски. Если не считать тихого плача за одной из дверей, в темном коридоре было тихо, как в склепе. Гостиница была если и не самая плохая, то близко к этому: здесь в анонимной тишине кончались жизни, и трупы обнаруживали только по прошествии нескольких дней.

Я услышал, как позади меня открылась дверь.

– Ты здесь новый? – вопросил странно высокий голос.

Я обернулся и увидел худую длинную фигуру в халате и чулках: волосы шокирующе рыжие, лицо – яркая маска косметики. Это был мужчина. Кружевной черный бюстгальтер украшал жалкое тесто его сисек. Волосы на торсе были выбриты.

– Я спросил, ты здесь новенький, милок?

Он распахнул халат, демонстрируя чулки с подвязками, выбритый пах и пенис с полудюжиной золотых колечек. Я посмотрел ему в лицо. Он облизал губы влажным языком, проткнутым английской булавкой.