Электрические тела
Шрифт:
– Миссис Трискотт...
– Ага, она обращается со всеми как с дурочками, ясно? Она довела одну из девушек – славную такую китаяночку – до того, что та при всех заплакала. Кричала на нее за то, что она не знала, как надо писать «фидуциарные экстраполяции». – Долорес подошла к шкафу и вытащила оттуда пальто, которое было на ней в тот вечер, когда я впервые увидел ее в метро. – Я хочу, чтобы вы отсюда ушли.
Я встал, чтобы уйти.
– Насколько я могу видеть, вы в тупике, Долорес.
Она плотно закуталась в пальто, несмотря на удушающий жар от радиатора.
– Вот как?
– Тот тип внизу надеялся,
Она закрыла глаза и с досадой вздохнула:
– Ладно, у меня нет денег. Вы были очень добры и дали мне вашу визитку. Потом я пришла к вам на работу, и вы нашли мне место. Потом меня уволили. Я чувствую себя довольно глупо, понимаете? Что я должна делать? Попросить у вас другую работу?
– Я бы постарался найти ее вам, – сказал я. – Это крупная компания. Я уверен, что там есть другие...
– Послушайте, – прервала меня Долорес, – похоже, вы действительно славный человек. Глупый славный человек, понятно? Моя жизнь сейчас просто хреновая. Я ценю ваши хлопоты. Но у меня проблемы, ясно?
Темные глаза Долорес обжигали меня. Казалось, они требовали, чтобы я ушел – ради моего же блага.
– Если я смогу найти безопасное место для вас и Марии, вы им воспользуетесь, чтобы бесплатно пожить там какое-то время?
Она чуть заметно улыбнулась моей бесстыдной готовности давить на нее: это была не жалость, а что-то более неуловимое.
– Не там, где я живу, – продолжил я, – в другом месте, здесь, в Манхэттене. Совершенно бесплатно, неделю или две.
Долорес посмотрела на Марию. Я понял, что она прежде всего учитывает интересы дочери.
– Надо подумать. На самом деле – спасибо, нет.
– Почему?
– Просто – спасибо, нет. Господи!
– Ладно.
Она нерешительно смотрела на меня: она не была готова закрыть эту тему.
– Вы просто ищете такую, которая бы вам дала.
Мне следовало бы прекратить это, и немедленно. Но я не смог. Мы с Долорес уже были чем-то связаны. Она бросала мне вызов, проверяла, насколько серьезно мое желание ей помочь.
– Да или нет, Долорес, – сказал я. – Место, где можно жить, бесплатно. Безопасное. Я могу его проверить и позвонить вам сюда в пять часов. Сделайте радио потише, чтобы услышать телефон. Кстати, я оплатил ваш счет здесь. Можете принять мое предложение, можете отказаться. Если откажетесь – хорошо. Счастливой вам жизни. И удачи в поиске приютов. Вы окажетесь в огромной комнате с пятью или шестью сотнями людей. Половина – душевнобольные, преступники или безнадежно опустившиеся. Они украдут у вас все, что у вас есть, – и у них будут все заразные болезни, какие вы только можете себе представить: СПИД, туберкулез, гепатит, все на свете, и вам придется постоянно бояться за Марию. Мне не хотелось бы знать, что Мария окажется в подобном месте. Я говорю это серьезно, хоть вы и считаете меня каким-то психованным дурнем. Так что счастливой вам жизни, Долорес. Надеюсь, она станет счастливее.
Она встревоженно посмотрела на Марию, а потом, как ни странно, на небольшую стеклянную банку, стоявшую на тумбочке. Она была наполовину наполнена водой. Долорес рассматривала банку, словно ожидала увидеть внутри что-то. А потом снова повернулась ко мне.
– Вы не извращенец? – Она наклонила голову. На лице
– Разве я таким кажусь? – спросил я, поднимая открытые ладони (кстати, это – прием продавца).
– Вы кажетесь славным человеком. – Она нахмурилась. – Вот этого-то я и не понимаю.
– Я и есть славный человек, черт подери! – запротестовал я. – Я славный, скучный человек с хорошей работой. Я ношу костюм, хожу на службу, оплачиваю счета. Я славный человек, ясно? Мой отец – ушедший на покой пастор, бога ради!
– Такие люди – самые страшные. – Она улыбнулась. – С такими отцами.
Я почувствовал, что самое трудное осталось позади.
– Вы действительно за нас тревожитесь? – спросила она.
– Я услышал, что вас уволили, узнал ваш телефон от старой суки и решил, что зайду и посмотрю, что с вами, ясно? Я даже не знал, не окажется ли здесь ваш муж и что он сделает, – может, поколотит меня как следует.
Ее губы многозначительно изогнулись.
– И вы не ищете чего-то простенького?
– Если ищу, то вы пошлете меня подальше и тем дело кончится, верно?
– Конечно.
– Значит, договорились? – настаивал я.
Долорес ничего не ответила. Но она пожала плечами, и я истолковал это как «да».
Уходя из гостиницы, я постучал в стекло старика Клэммерса.
– Она останется здесь чуть позже пяти часов, – сообщил я ему. – Ясно?
Не обращая на меня внимания, он продолжал водить пальцем по списку скаковых лошадей.
– Ей позвонят наверх, – продолжил я. – Я заплатил и не хочу, чтобы вы выставили ее на улицу, пока она не дождется моего звонка.
Он покачал головой:
– Не устраивай себе проблем, парень.
– О чем вы?
– Я о том, что все всегда поворачивается не так, как ты рассчитываешь. – Его старые глаза рассматривали мое лицо. – Ты ждешь одного, а получаешь другое. Не стоит оно того. Слишком часто я это видел.
Ахмеду Неджеду предстояло мне помочь, хотя он еще об этом не знал. Мы с ним оба играли в футбол за команду Колумбийского университета и объездили все университеты из «Лиги плюща»: Пенсильванский, Гарвардский, Йельский. Семья Ахмеда бежала из Ирана незадолго до падения шаха, сумев переместить свой клан и миллионы долларов в Нью-Йорк. Все его родственники были умеренными мусульманами-космополитами и предвидели, что приход к власти аятоллы Хомейни не принесет ничего хорошего семейству, ведущему торговлю с Западом. Ахмед был темпераментным игроком, и ему очень подходила роль нападающего, которому положено прорываться через защиту и забивать мяч в ворота. Игра Ахмеда основывалась на расчетливом риске и почти пиратском желании прорваться сквозь заслоны игроков из команды противника. Его массивные волосатые ноги били и травмировали ноги противников. Благовоспитанность «Лиги плюща» ничего для него не значила, и его главным недостатком была вспыльчивость, в последней четверти матча он неизменно получал желтую карточку за нарушения. По дороге в Нью-Хейвен, Кембридж или Филадельфию он обычно играл в покер с теми, кому хватало глупости бросить ему вызов. Никто не понимал особенностей его акцента настолько хорошо, чтобы угадывать, когда он лжет.