Электрический остров

Асанов Николай Александрович

Он был вполне удовлетворен результатами малень­кого сражения. Взглянув на итоги вычислений Орле­новой и попросив для приличия проверить одно из них, хотя цифры заслоняла зеленоглазая русалка в мор­ской воде и золоте, он отошел ко второму столику, к третьему и, наконец, выбрался на свободу. Там он прислонился к стене и тяжело вздохнул. Неужели он в самом деле так очарован Орленовой, что замыслы Райчилина тут ни при чем? Проведя рукой по лицу, словно этим жестом можно было стереть ее образ, он медленно направился дальше. На сердце была стран­ная тяжесть. Теперь он уже жалел, что швырнул мину замедленного действия в благополучный мирок Нины Сергеевны Орленовой. Не так ли переживал он сам первые намеки бывшей своей жены на то, что она не может оставаться с ним? В конце концов, это было отравленное оружие, стоило ли браться за него?

Но

в то же время обиженная душа его взывала к мщению. Для того чтобы проникнуть в крепость, надо прежде всего взорвать ее. А дом Нины — ее крепость. Пусть только качнутся стены крепости, и Орленова сама протянет руки за помощью. И протянет их к нему! И он спасет ее…

Он шел и разговаривал сам с собой, спорил и до­казывал, подтверждая известную истину, что влюб­ленный не бывает одинок. Он или уговаривает люби­мую, или ссорится с нею.

2

Андрея до такой степени поразило появление в его лаборатории Чередниченко с предписанием Улыбышева немедленно приступить к работе, что он, читая бумагу, забыл даже поздороваться. Марина ждала, неторопливо оглядывая лабораторию. Сконструиро­ванные и оказавшиеся негодными образцы приборов лежали в углу, как на кладбище, словно испытатель нарочно оставил их, чтобы они постоянно напоминали ему о тщете усилий. «А впрочем, — подумала Ма­рина,— может быть, сильные люди так и должны по­ступать, чтобы всегда иметь возможность проверить, на чем же они обожглись в предыдущий раз?»

— Вы забыли мое имя? — усмехнулась она, когда Орленов, опустив руку, в которой трепетала, словно уже успев наэлектризоваться, злополучная бумажка, посмотрел на свою новую сотрудницу.

— Простите. Здравствуйте. — Он швырнул бу­мажку на стол и протянул руку. — Как вы себя чув­ствуете?

— Хорошо. Я уже привыкла к своей маленькой неприятности.

Она сделала такой жест, словно отстраняла на­всегда любую попытку заговорить с ней об этой «ма­ленькой неприятности».

Андрей озабоченно оглядел девушку, потом искоса взглянул на жужжащие, подобно гигантским насеко­мым, приборы, как будто сомневаясь, куда же поме­стить ее? Она уловила этот нерешительный взгляд.

— Я ведь не кролик или птичка, — усмехнулась она самыми краешками губ. — Не беспокойтесь обо мне. Введите меня в курс дела и приступим к работе.

— Боюсь, что здесь для слабонервных довольно жарко, — смущенно сказал Андрей. — Здесь не тот вольтаж, к которому вы привыкли.

— Ничего! — она со странной для нее беззаботно­стью тряхнула головой. — Я пришла к выводу, что для меня практически полезно дышать ионизированным воздухом. Он излечивает мою болезнь….

— Разве что так, — с сомнением сказал Андрей, уловив брошенный ею взгляд на вольтметр. — Однако имейте в виду, что здесь не следует включать электри­ческий чайник вот в эти высоковольтные вводы, что щипцы для завивки волос лучше нагревать дома на плитке и не пользоваться для этой цели моей дуговой лампой, так как она развивает температуру до полу­тора тысяч градусов… — Он решил вести разговор в юмористически-насмешливом тоне, чтобы сразу поста­вить ее на место. Кто знает, какая тайная мысль руко­водила Улыбышевым, когда он посылал Чередниченко сюда.

— Это вы объясняли еще в прошлый раз, — смирно ответила она. — Я хотела бы знать, как далеко вы продвинулись по теме?

Живой интерес, прозвучавший в ее голосе, утихо­мирил Орленова. Она не хуже самого Андрея знала, как обращаться с испытателями и экспериментато­рами. Они чувствительны к проявленному интересу, как самый лучший электрометр к наличию электри­ческого потенциала. И разрядить электрометр легко, как и испытателя, которому достаточно одного скеп­тического замечания, чтобы все его вдохновение про­пало.

«Что ж, будем как дети», — со смиренным лукав­ством подумала она и приготовилась слушать.

Марина не первый год занималась проблемами энергетики. Правда, до сих пор она ограничивала себя разработкой только маленьких, посильных задач. Сам характер Марины, сдержанный, спокойный, не позво­лял ей увлекаться и обольщаться несбыточными надеждами на необыкновенные открытия. Хотя она по­нимала, что живет и работает именно в пору великих открытий, когда человек сумел проникнуть в самые сокровенные тайны мироздания, себя она исключала из отряда первооткрывателей и не преувеличивала своих

возможностей.

Еще девочкой, школьницей Марина увлеклась на­укой и теми надеждами, что таились в ней. Уже в детстве она впервые познала силу машин, переделывавших не только природу, но и сознание людей, ее земляков и родичей из украинской деревни.

Но по мере того как Марина взрослела, перехо­дила из школы в институт, из института к робким попыткам самостоятельной работы, дорога ее становилась труднее. То, что в юности казалось таким про­стым — прийти и открыть!— теперь удалялось все дальше, скрывалось за непреодолимыми преградами, переступить через которые она как будто и не имела сил. Знания ее, возрастая в объеме, совсем не при­ближались к познанию, наоборот, чем больше она узнавала, тем больше оставалось непознанного. А пренебречь непознанным и попытаться извлечь ка­кую-то выгоду из тех ограниченных знаний, которыми она овладела, как делали это ее бывшие однокашники, она стыдилась. И она сознательно суживала поле своих научных наблюдений, избрав из всей многооб­разной науки об энергетике, казалось бы, простейший раздел — использование ветра. Здесь, она это знала, у нее будут свои маленькие радости и победы.

Ее отец, продолжавший работать в колхозе и тоже увлеченный механизмами, молча гордился успехами дочери. Возможно, что он, осматривая новую технику, прибывавшую в колхоз, ждал, что где-нибудь увидит марку с ее именем. Однако он не торопил Марину.

Впрочем, она с полной добросовестностью помнила о своем долге перед отцом и другими колхозниками, вырастившими ее. Недаром же и малую свою работу она связала с колхозами. В свое время ее очень огор­чило замечание Орленова о том, что еще не скоро кол­хозники примут на вооружение ветростанции, но она запомнила и то, как Орленов обещал, что они вместе поработают над созданием новой ветроэнергетической техники, более дешевой и удобной, и тогда ее малое энергокольцо займет свое место в общем хозяйстве колхозов. И пусть Марина решит только частную за­дачу, все равно это будет её детище и никто не отни­мет того внутреннего удовлетворения, которое возни­кает у человека после победы.

Такое отношение к науке не мешало Марине ува­жать других исследователей, которые порой стреми­лись к целям бесконечно далеким. Она давно уже разделила всех людей науки на две категории: одни — пророки, предугадывающие будущее и приближающие его, другие — исполнители. Если бы не было в науке первооткрывателей, второй категории исследователей осталось бы механически переделывать то, что было уже сделано до них.

Орленов, несомненно, принадлежал к первой кате­гории, а сама Марина — ко второй. И это не умаляло ее в собственных глазах, наоборот, следуя за Орленовым, Марина как бы сама приближалась к истокам мысли, куда дорога открыта только смелым. Порой ей казалось, что Андрей мог бы за свои идеи взойти на костер, тогда как сама она, конечно, испугалась бы одного вида пламени. Но, находясь рядом с ним, Ма­рина могла бы или во всяком случае желала бы про­вести его мимо возможных костров, что чудились ей. Несомненно, она возвеличивала Орленова — смиренно склонившемуся всякий выпрямившийся кажется вы­ше, — но, даже и понимая это, продолжала смотреть на молодого ученого с тем же восхищением, невольно выдавая себя, хотя и не желала этого.

Однако желание пойти помощницей к Орленову все же не имело прямого отношения к науке. С неко­торых пор она стала замечать пробелы в своей тща­тельно обдуманной и, казалось бы, проверенной тео­рии о двух типах ученых. И виноват в этом был Улы­бышев.

В самые первые дни своей работы в филиале Ма­рина отнесла Бориса Михайловича к первой катего­рии — открывателей и стала поклонницей его кон­струкции. Этому поклонению не помешало и ухаживание Улыбышева, которое она в свое время резко отклонила. Что же, и самые гениальные люди оши­баются, ошибся и Борис Михайлович, посчитав, что глаза ее сияют от восторга перед ним, тогда как восторг вызывала его работа. Узнав правду, Борис Михайлович свою ошибку принял с юмором, и внешне они остались друзьями. Но потом облик Улыбышева начал все больше тускнеть в глазах Марины. На све­тиле появились какие-то пятна, постепенно затемняв­шие его. Служение науке, считала Марина, должно быть бескорыстным. Конечно, государство создает самые лучшие условия для творчества и в благодарность за труд предлагает творцу максимум возможного. Но как можно превращать науку в лестницу для самовозвы­шения? Нет!