Элемента.L
Шрифт:
Она снова вздохнула, немного помолчала. Дэну было тяжело это слышать, но помимо самого ее рассказа, что-то еще не давало ему сейчас покоя.
– Как она обрадовалась мне, когда я пришла! Да и я ей была рада! Проговорили ведь весь вечер. Она все молодость вспоминала. Как приехала в деревню эту с мужем. Как жили тяжело, а счастливо. Все к мужу хотела – умереть. Вот и сбылась ее мечта! Мне тоже недолго осталось. Но меня никто там не ждет. Да и здесь никто не помнит. И мне все равно умру я молодой или старой, в кругу семьи и в полом одиночестве, попаду я в ад или в рай, ждет меня там кто-нибудь
– и она повернулась и посмотрела на Дэна в упор.
– Нет, - ответил парень.
– Важно не то, как ты умрешь, а то как ты жил. А я... я не знаю, как я жила.
Она замолчала и молчала так долго, что Дэн думал, она не хочет больше говорить. Но когда он решил уже что-нибудь спросить, она неожиданно сказала:
– Я знаю, ты не такой как все. И Шейн не такой. Шейн он…
Она задумалась, Дэн хотел возразить, но она его жестом остановила.
– Я точно знаю, не спорь. Я чувствую. Вернее, не я, она чувствует. И она злая. Но она злая, потому что боится. И она сильная. Та, что не я.
Дэн открыл рот и закрыл не сразу.
– Я не знаю, как я жила, потому что я словно живу две жизни. Одновременно. И одна из нас старше.
– А как зовут ту, другую, что не ты?
– спросил Дэн.
– Дуся. Я не знаю, я не понимаю, кто я - и она запаниковала, стала метаться по кровати.
– Сара, Сара, успокойся!
– спокойно сказал Дэн, уверенно переходя на "ты".
Он вдруг понял, что его так беспокоило во время всей этой речи старушки. Она говорила по-другому. Пусть старческим надтреснутым голосом, но построение фраз, сами слова, выражения и интонации были совсем другими. Где эти "маменька", "милок", "помру"? Где "Виленович"? Она называла его Шейн!
И она успокоилась и посмотрела на него с удивлением.
– Сара, скажи, а сколько тебе лет? Ну, ты как думаешь?
– спросил он спокойно, со знанием дела.
– Не знаю. Двадцать пять, тридцать?
– она словно спрашивала это, надеясь, что он знает.
– А что ты помнишь о своей жизни?
– Теперь многое. Я что-то могла, чего не могут люди. Вы с Шейном тоже это умеете. Шейн он… - она словно никак не могла припомнить что-то о Шейне, и каждый раз, произнося его имя, останавливалась, - И тот другой, он тоже умел. Но я не помню, что. Но я родилась намного раньше, чем вы. Или это не я? А еще, мне кажется, я еврейка. Вы тоже евреи? Мы все евреи это можем? То, что я забыла? Поэтому мы не такие как все?
Дэн засмеялся:
– Нет, Сара, нет, мы не евреи. Дело не в этом! На счёт тебя, правда, не знаю, но обещаю попробовать разобраться.
– Обещаешь?
– она пристально на него посмотрела.
– Да, - сказал он твердо.
Она немного успокоилась.
– Жаль, что я скоро умру, - сказала она грустно.
– Ты не можешь этого знать, - уверенно сказал Дэн.
– Нет, я знаю. Я уже умирала, - сказала она спокойно, - обещай мне еще кое-что?
– Что?
– Обещай, что побудешь со мной, когда я умру, - невозмутимо продолжала она.
– Но как я узнаю?
– спросил Дэн.
– Я тебе скажу, - закончила она.
Дверь неожиданно
– Доброе утро, Денис Германыч! Не ожидала Вас тут увидеть, - бодро сказала она, - Евдокия Николаевна, доброе утро! Как вы сегодня?
И уже выходя, Дэн, глядя на провожавшую его взглядом старушку, одними губами сказал:
– Я обещаю!
И она в ответ кивнула.
Глава 19. Похороны
Дэн все понимал и одновременно не понимал ничего. Это было очень похоже на раздвоение личности, но как можно разделить личность на человека и алисанга одновременно? Или Сара имела в виду что-то другое, упоминая про него и Шейна, не то, что они асы? Он должен подумать об этом, но не сегодня, не сейчас. Сейчас он должен поесть, потом помочь с переносом гроба, а потом увидеть Еву.
Решили, что Еву пойдет встречать Роман. Вернее, он сам так решил. Дэн ничего не сказал, но тут же представил, как Ева выйдет с поезда и кинется рыдать на груди у этого лопоухого, а лопоухий будет ее успокаивать и гладить по спине. «Господи, ну зачем я все время об этом думаю!» - заскрипел зубами от злости Дэн. Стоявшая рядом Екатерина Петровна снова посмотрела на него с подозрением.
– С тобой что-то не так второй день, но я никак не пойму, что, - сказала она Дэну, явно не сильно надеясь на ответ.
– Не знаю, - соврал Дэн, - Наверно, это похороны на меня так действуют.
– Наверно, - ответила она таким тоном, что он точно понял, врет он плохо.
Уже после того, как гроб занесли и поставили в бывшей комнате усопшей, Дэн переоделся в черную водолазку и строгие брюки. Можно было, конечно, этого не делать, но Екатерина пришла в черном строгом платье, и он последовал ее примеру.
Они стояли в коридоре у комнаты, в которую потихоньку заходили и выходили посетители. Несколько человек пришло и с деревни, оказывается, усопшую старушку еще помнили.
– Без халата чувствую себя голой, - поделилась Екатерина, поправляя на груди платье, и краем глаза оценивая Дэна, - А тебе идет и этот черный, и эта легкая небритость.
Он и забыл, что сегодня не брился.
– Вам тоже без халата идет, - ответил он, посмотрев ей в глаза, а не туда, где она только что поправляла.
Она улыбнулась, оценив его галантность.
Дэн стоял, опершись о подоконник спиной. Окна коридора выходили во двор, поэтому ничего интересного для себя Дэн бы всё равно не увидел.
– О, а вот и девушка!
– повернулась навстречу входящим всем телом главврач.
Дэн аккуратно набрал воздуха в грудь и тоже повернулся.
Ева была в распахнутом черном пальто, строгом костюме и сапогах на каблуках, но он заметил это не сразу. Сразу он увидел ее лицо. Она была собрана, спокойна, серьезна и с этим конским хвостом на голове выглядела дорого. Как бы это неуместно не звучало. Роман, плетущийся позади с венком, который видимо, привезла девушка, выглядел соответствующе. Как носильщик венков. Не только плачущую на его груди, сейчас Дэн не мог представить себе ее даже смотрящую в сторону несчастного парнишки.