Эльф из Преисподней. Том 2
Шрифт:
Лично я с лихвой повидал в своей жизни варварских обрядов, так что ещё один добавившийся в копилку тысячелетнего опыта не смутил меня. Я лишь тихо осведомился у Фаниэль, используют ли индейцы опиаты или их производные. Пригласить сюда Изнанку в мои намерения не входило.
— Что? Нет-нет, это игрушка другой части света, — ответила она, внешне оставаясь совершенно непоколебимой. Только истинный знаток эмоций разумных или демон вроде меня мог разгадать, что тётушку распирает от предвкушения. Её увлечение любопытными
— А чем тогда будут травить нас? — спросил Пётр, глазами указав на главного шамана.
Тот сосредоточенно забивал гигантскую трубку, по извилистому дереву которой бежал меандроподобный орнамент.
Поскольку он говорил на русском, который, как полагал дворянин, шаман знать не мог, то лишь отчасти понизил голос. Его гудение разнеслось по вигваму. Старик поднял голову и выкашлял на русском:
— Мир. Датура!
Пётр растерянно заморгал. Его лицо, которое и без того покрывал пот, покраснело ещё сильнее.
— Российская империя регулярно снабжает индейские племена гуманитарной помощью, — склонившись к нему, пробормотала Ванда.
Кана, храбро жавшаяся к Петру, невзирая на жару, отреагировала на сближение инквизиторша и Белавина-младшего острой вспышкой ревности. Увы, из-за застенчивости ревность эта не нашла видимого выхода.
Судя по тому, как брезгливо морщилась Лютиэна, ей пребывание у могикан не нравилось.
— Датура — это общее название для группы растений, произрастающих на востоке американского континента, — объяснила Фаниэль, которую подготовка к церемонии наполнила учительским энтузиазмом, — Датура используется на дружественных встречах племён, её раскуривают шаманы и вожди в знак добрых намерений. У индейцев это зовётся «воскурением трубки мира».
Всё верно. Прямо сейчас наша компания (кроме Эллеферии, которая на глаза не показывалась) находилась в вигваме верховного шамана могикан. Мы расселись полукругом по циновкам и готовились засвидетельствовать свои мирные намерения. А всё из-за того, что старик углядел на пальце Анны и сапфир, и серебряных львов.
Индейцев нельзя было назвать бесчестными. Зачастую они играли по правилам куда более прилежно, чем так называемые цивилизованные люди, готовые преступить любой запрет ради мнимой или реальной выгоды.
Около двухсот лет назад далёкий предок старика (которого, кстати, звали мирным именем Мегедагик; Убийца Многих, любезно перевела Фаниэль) принял от Людвига ван Ранеховен на хранение бесценный дар — книгу, в которой учёный спрятал множество своих секретов. Подробностей того, зачем это было затеяно, нам не поведали, да и, впрочем, всё лежало на поверхности. Важно было иное: Людвиг заявил, что когда-нибудь он или его потомок, носящий кольцо рода, придёт к могиканам, чтобы забрать дар. Предок
Шаман не уточнял, что поколения алгонкинов пытались открыть дневник, чтобы прочесть его. В конце концов, Людвиг не упоминал необходимости держать его закрытым, а значит, честь индейцев не пострадала бы, если бы они расшифровали его. Видимо, учёный либо понадеялся на то, что индейцы проявят тактичность и не полезут в книгу, либо рассчитывал, что магические печати не получится снять силами кучки провинциальных колдунов. Как бы то ни было, Мегедагик не горел желанием рассказывать нам, вышло ли что-нибудь путное из их попыток.
Вот, в общем-то, и вся история. Мы выкурим трубку мира, заберём дневник и уйдём.
Звучало просто до безумия.
— Не особенно усердствуйте с курением, — сказала Фаниэль, — одна тяжка дарует телу новичка расслабленность. Две тяжки заставят его по-иному взглянуть на мир. Три тяжки унесут его дух странствовать по необъятным прериям Америки на многие часы, если не дни.
В этот момент Мегедагик закончил забивать трубку. Под аккомпанемент горлового пения помощников, от которого у меня завибрировало нутро, он поджёг датуру и принялся раскуривать трубку.
Он сделал куда больше трёх тяжек.
— Опытный человек, — улыбнулась Фаниэль, поймав мой взгляд.
Меж тем шамана практически полностью окружили густые клубы дыма. Они поползли в нашу сторону, отчего Дженни принялась мелко и часто чихать.
Из дымовой завесы вынырнул Мегедагик, глаза которого налились алым. Он протянул трубку Фаниэль, и эльфийка изящно приняла её. С видимым наслаждением затянулась, выдохнула; затянулась ещё. Шаман стал раскачиваться и бормотать что-то на индейском, глубоко уйдя в астрал.
Прозаический смысл этого ритуала был очевиден. Вожди продымливали свои мозги, теряя связь с реальностью, чтобы показать, как доверяют они друг другу.
Наконец закончив мучить трубку, Фаниэль передала её мне. Я ограничился одной рекомендованной тяжкой и пустил её дальше по кругу.
Тело налилось расслабляющей тяжестью. Запахи и звуки обострились, обрели объём. Ритмичные удары барабанов наполнились смыслом, в низком пении индейцев появился намёк на смысл — я почувствовал, что если последую за ним, то нескоро вернусь к собранию.
Вообще-то, вещества не должны влиять на демонов. Однако я так долго пробыл в смертном теле, что последствия сказывались.
Лютиэна, Ванда, Анна и Кана закашлялись (Лютиэна и Анна — с проблеском изящества, а Ванда и Кана — захлёбываясь до икоты). Пётр, который не чурался табака, пережил испытание без проблем, а бедная пикси, которая по размерам недалеко ушла от трубки, после маленького вдоха упала на циновку, как подрубленная.
Никто, кроме меня, не обратил на падение феи внимания.