Элизабет Тейлор
Шрифт:
Я любил ее тогда, да и сейчас люблю, — вспоминал Питер Дарманин спустя четыре года. — Единственное, что от нее требовалось сделать, это позвонить мне. Я по первому ее зову примчался бы к ней — где бы она ни находилась».
В ту пору Элизабет с лихвой хватало личных переживаний. В Нью-Йорке Ричард Бертон сказал ей, что ему нужен развод, потому что он хочет жениться на Сюзи Хант.
«Какого черта ты заставил меня лететь сюда за тридевять земель? Только для того, чтобы сказать мне это?» — выкрикнула Элизабет и бросилась вон из его люкса в отеле «Ломбардия». После чего позвонила бродвейскому продюсеру Александру Коэну, чтобы тот отменил прием, запланированный в честь ее дня рождения. К этому времени Коэн был вынужден объяснить
«Ричард Бертон, можно сказать, наплевал ей в самую душу», — заявил Уинберг. Голливудские друзья Тейлор тотчас принялись названивать Уинбергу, предлагая устроить в честь ее дня рождения вечеринку, но он отверг их все предложения.
«Ей никого не хочется видеть, — возражал он. — Она передает всем своим друзьям привет, но никаких вечеринок не желает. Ей сейчас не до этого».
Вместо того чтобы праздновать свой сорок четвертый день рождения вскоре после окончательной размолвки с мужем, Элизабет уединилась в тени пальмовых ветвей отеля «Беверли-Хиллз». Затем она переехала вместе с Генри Уинбергом в дом, временно снятый ею в Лос-Анджелесе в районе Трусдейл. Газеты подсыпали соли на ее душевные раны, публикуя многочисленные фото и рассказы о том, как Бертон водил Сюзи Хант по тем же самым небольшим бистро, где когда-то бывал вместе с Элизабет. Когда Бертон входил в эти ресторанчики под руку с британской фотомоделью, присутствующие вставали и начинали аплодировать. В пьесе «Эквус» он продемонстрировал, по словам критика «Нью-Йорк тайме» Уолтера Керра, самую проникновенную игру за всю свою театральную карьеру. После долгих лет, когда Бертон разменивал себя и свой талант на второразрядные картины, семейные скандалы и саморазрушительные запои, теперь он, казалось, превзошел всеобщие ожидания. Билеты в «Плимут-Тиэтр» продавались очень бойко, и Бертон снова превратился в кумира всего Бродвея. Значительная часть этих восторгов, говорил он, предназначалась его двадцатисемилетней возлюбленной, которой, по его словам, он был обязан возвращением к жизни и спасением своей карьеры.
«Я знаю одно — Сюзан вытащила меня из трясины, — заявил он. — Я повстречал ее как раз в тот момент, когда в последний раз мне пришлось взывать о помощи. Своим энтузиазмом она вдохнула в меня жизнь. И теперь я способен радоваться миру, как никогда раньше». Читая газеты, Элизабет с горечью отметила про себя, что ее бывший муж заявил о своей готовности ради новой любви найти в себе силы покончить с пьянством, и готов ради Сюзан Хант начать трезвую жизнь — нечто такое, чего он не делал ради Элизабет.
«Мне нравился этот глупый образ — вечно пьяного гения-валлийца, готового захлебнуться в собственной блевотине на дне сточной канавы, — заявил он. — Но, как мне кажется, я пережил нечто вроде мужского климакса. Теперь я совершенно другой человек».
Когда его спрашивали об Элизабет, Ричард лукаво улыбался: «Я очень к ней привязан, она хорошая баба. Нет-нет, прошу понять меня правильно. То есть я хочу сказать, что никогда не был этаким исполином, шагающим по миру величественной походкой, но и она в жизни была далеко не Клеопатра, — после чего добавил: — Я беспокоюсь за Элизабет. В финансовом отношении у нее нет проблем. Но вот в душевном... Я боюсь, что ее охмурит какой-нибудь идиот. Ведь она на редкость ранима. Но, как известно, бесполезно кого-то учить, поэтому какой смысл вмешиваться?»
Элизабет пила и рыдала днями напролет и упорно отказывалась подписать бумаги о раздельном проживании, составленные адвокатом Бертона Аароном Фрошем. Потребовалось несколько месяцев, прежде чем она нашла в себе силы признать, что ее шестой брак окончательно потерпел крах, и нет никаких надежд на примирение.
Тем временем все ее друзья сошлись во
«Вот увидите — через несколько недель она вернется в кино, — заявил ее агент Роберт Ланц, пробивший для нее контракт для участия в съемках ленты «Маленькая ночная музыка». — Элизабет — одна из величайших киноактрис нашего времени, ей непозволительно сидеть без работы. Для звезды ее масштаба это просто вредно».
В конце концов, Элизабет под руку с Генри Уинбергом вышла из добровольного заключения, чтобы принять приглашение госсекретаря Генри Киссинджера и его супруги Нэнси, с которыми она познакомилась в 1975 году в отеле «Царь Давид», когда они с Ричардом посетили Израиль. Киссинджеры две недели отдыхали в Палм-Спрингс в компании Энн и Кирка Дугласов. Им также хотелось видеть рядом с собой Элизабет, а заодно и утешить ее.
Госсекретарь, который был рад познакомиться с Ричардом Бертоном, проявил не меньшую обходительность и с его временным заместителем, хотя, по его мнению, торговец подержанными машинами вряд ли был ровней великому актеру-валлийцу. Через несколько недель, зная, как она исстрадалась, Киссинджер позвонил Элизабет, чтобы пригласить ее в Вашингтон на благотворительный гала-концерт американского Театра Балета в центре имени Кеннеди, а затем на прием в иранское посольство, который устраивал щеголеватый красавец-посол, и к тому же холостяк, Ардешир Захеди.
Элизабет с готовностью ухватилась за это приглашение и, повесив трубку, обратилась к модельеру Хальстону, который по чистой случайности в тот момент прибыл к примерке ярко-красного декольтированного платья, предназначавшегося для церемонии вручения наград Американской киноакадемии. Элизабет сказала ему, что ей срочно требуется наряд, в котором она могла бы появиться в Вашингтоне.
«Что мне нужно, мой милый, так это желтое платье для моих желтых бриллиантов. У меня уже есть голубое под мои сапфиры, красное под рубины и зеленое под изумруды».
Элизабет познакомилась с Хальстоном по телефону, позвонив ему в Нью-Йорк. «Вы и есть та самая Элизабет Тейлор? Настоящая Элизабет Тейлор?» — недоверчиво спросил модельер. «Ага, — сказала она в ответ. — А вы и есть тот самый Хальстон? Настоящий Хальстон?» Они оба рассмеялись, и Элизабет попросила его прилететь к ней в Калифорнию, чтобы придумать для нее новое платье. И хотя обычно Хальстон никогда не отправлялся ради клиентов в подобные поездки, для Элизабет он сделал исключение. Более того, он также пообещал ей сорокапроцентную скидку на все последующие заказы. Через несколько дней Хальстон позвонил Пэт Аст: «Ты ни за что не поверишь! Я звоню тебе из дома Элизабет Тейлор!» «Разумеется, верю, — возразила певица. — Ведь это же Голливуд!»
Хальстон согласился сопровождать Элизабет в Вашингтон. Кстати, присоединиться к ним изъявила желание также и Лайза Миннелли. В результате в столицу прибыла троица плюс Артур Брукель — парикмахер Элизабет. Город, который, по словам Джона Ф. Кеннеди, представлял собой не что иное как «сонный городишко», встрепенулся, чтобы поглазеть на Элизабет Тейлор.
«Она вступила в Вашингтон подобно тому, как Клеопатра въехала в Рим», — захлебывалась от восторга одна из газет, подробно живописуя экстравагантные детали бриллиантового с изумрудами колье, изумрудных сережек, сверкающего перстня, играющего всеми цветами радуги браслета и потрясающей красоты брошь.
«Примерная стоимость ее драгоценностей — один миллион долларов», — сообщила читателям «Вашингтон пост».
В иранском посольстве фоторепортеры запечатлели Элизабет томно вальсирующей с сенатором Эдвардом Бруком, республиканцем от штата Массачусетс. Затем Элизабет уткнулась в плечо иранскому послу, когда они медленно, обнявшись, кружились под музыку посреди зала. Полли Берген, наблюдавшая за ними с дивана в персидской зале посольства, заметила: «Похоже на то, что Лиз все еще хочет насолить Бертону».