Элизабет Тейлор
Шрифт:
«Он все никак не отставал от меня, и я сказала «да». Вот и вся история».
В ту осень Ричард и Элизабет все чаще обменивались телефонными звонками. С приближением рождества ее отношение к нему заметно смягчилось, и она даже предложила Бертону, чтобы их приемная дочь Мария провела каникулы вместе с ним и принцессой в Швейцарии. Элизабет отдала в пользование брату Говарду и его семье свое шале в Гштааде, а сама оставалась с матерью и Генри Уинбергом в Лос-Анджелесе. Там к ней присоединились Кристофер Уайлдинг и Лиза Тодд
«Я до сих пор вспоминаю то Рождество, — рассказывал Руди Урибе. — На мой день рождения, за
В течение предшествовавших Рождеству недель Элизабет смастерила для Лизы огромную тряпичную куклу, сшив ее из остатков кружев и бархата, которые принесла ей Эдит Хед. С большой любовью она пришила ей длинные черные кудри из пряжи и сиреневые блестки вместо глаз.
«Кукла получилась такая красивая, и Лиза ужасно ей обрадовалась, потому что Элизабет прежде никогда не делала ничего подобного, — рассказывал Руди. — В Рождество она усадила куклу на рояль, и я сказал ей, что когда буду писать свою книгу, я обязательно расскажу эту историю, чтобы все знали, какая она замечательная мать, но Элизабет ответила мне: «Нет, я предпочитаю оставаться в глазах людей стервой и никуда не годной матерью».
После этих слов она накинулась на меня: «А что еще за книга?» И я сказал ей, что это просто шутка».
Элизабет начали беспокоить мемуары ее бывшей прислуги, любовников и друзей, особенно после того, когда ей стало известно, что Эдди Фишер, объявив о банкротстве, задумал писать автобиографию. В этот момент Элизабет приказала своему адвокату разослать многим людям письма, в которых содержалась просьба ничего не рассказывать о ней без ее разрешения. В 1980 году, когда ее бывший служащий Данон Ли задумал написать о годах, которые они с Диком Хенли провели рядом с Элизабет, он получил от Аарона Фроша письмо, в котором говорилось, что единственным человеком, имеющим право на жизнеописание Элизабет, является она сама. «Любой, кто рискнет написать книгу о ее жизни, будет привлечен к судебной ответственности за моральный ущерб», — говорилось в этом послании.
Выразив согласие сыграть главную роль в фильме «Синяя птица» по фантазии Метерлинка, Элизабет села на строгую диету, чтобы к моменту отъезда в Ленинград снова прийти в форму. Все это время она перезванивалась с Ричардом Бертоном и в глубине души надеялась на примирение.
Пригласив в дом к Дину Мартину нескольких друзей на просмотр ленты «Место водителя» — странное, болезненное исследование психики сходящей с ума женщины, — Элизабет отвела Макса Лернера в сторонку, чтобы поговорить с ним о своем заветном желании.
«Можно тебя на минутку, Макс? — спросила она, подзывая его в соседнюю комнату. — Я не хочу, чтобы Генри это слышал. Я
Лернер сочувственно слушал, пока Элизабет рассказывала ему, как она любит Бертона — куда более романтично и страстно, нежели в свое время Майка Тодда, и что она просто не в силах навсегда отпустить его от себя.
«Ей и впрямь хотелось вернуться к нему, помириться и вторично выйти за него замуж, — рассказывал он позднее. — Моим лозунгом в то время было ни за что не идти наперекор собственному организму, и поэтому я сказал ей, что ей следует поступать так, как ей хочется. Если все получится, что ж, отлично, сказал я ей, если же нет, что ж, круг замкнется, и тебе самой все станет ясно».
«Я так рада, что ты это сказал, потому что остальные меня не поддерживают», — отвечала она.
Через несколько дней Элизабет и Генри принимали у себя в гостях его мать, однако Элизабет неожиданно в середине вечера поднялась и собралась уходить.
«Ей на самом деле было нехорошо, — вспоминал Руди Урибе. — У нее болели зубы. Ей надо было съездить в свое бунгало в отеле «Беверли-Хиллз», где у нее были таблетки. Она сказала мне, чтобы я убедил Генри отвезти ее туда, но тот ни в какую. Ему не хотелось уезжать с вечеринки. Тогда я предложил, что отвезу ее туда сам, но Элизабет сказала, что ей хотелось провести там ночь и немного расслабиться. И тогда она заявила: «Именно сейчас я окончательно решила расстаться с Генри. Я больше не буду относиться к нему серьезно, больше не буду мечтать о совместном будущем. Он еще сам пожалеет об этом, потому что я возвращаюсь к Ричарду. Но сначала я должна сделать этот фильм в России. Я для этого им воспользуюсь, а потом брошу и снова выйду замуж за Ричарда».
Элизабет была столь решительно настроена на примирение с бывшим мужем, что даже отказалась изменить свое завещание, в котором содержалось требование в случае смерти похоронить ее рядом с Бертоном, по соседству с его родителями, в Уэльсе, на кладбище Иерусалимской церкви.
В январе 1975 года Элизабет устроила прощальный вечер перед отъездом в Россию.
«Присутствовала вся голливудская элита, — вспоминала писательница Гвен Дэвис. — Элизабет заявилась на собственный вечер с опозданием на час. На ней было платье из зеленого переливчатого шифона, а волосы перевиты какими-то искрящимися бусами».
«Ах, все это было просто прекрасно! — восклицал Руди Урибе. — Элизабет истратила уйму денег на то, чтобы все смотрелось красиво. Все было выдержано в сиреневых тонах. Там было цветов на пять тысяч долларов — фиолетовые орхидеи в столовой, лиловые орхидеи в центре зала, полутораметровые темно-сиреневые орхидеи вокруг бассейна и светло-сиреневые в гостиной. Скатерти тоже были сиреневые, а салфетки фиолетовые. Все предметы до единого гармонировали по цвету, будучи разных оттенков нежно-фиолетового и лилового. Вокруг бассейна были расставлены белоснежные свечи, сиявшие подстать бриллиантам Элизабет. Она заказала японские блюда, а к ним — официантов-японцев. Кроме того, к охране вечеринки была привлечена полицейская бригада — специально для охраны драгоценностей. Ведь там собрались все знаменитости — Генри Фонда, Эдит Хед и многие другие».