Эльмира Нетесова Мгновенья вечности
Шрифт:
— Яшка! Успокой Вику! — попросил Леха.
— Она сама справится,— ответил тихо. И все вокруг поняли, что от прежней любви в душе человека остался лишь пепел...
В поселке за спиной участкового все еще шептались досужие пересудницы, не зная, к кому теперь приклеить участкового. Он никому не отдал предпочтенья. Его короткая вспышка к Фаине была еще быстрее погашена. Она сказала Якову, что он ни в ее вкусе и много моложе. Когда назвала свой возраст, Яков перестал видеть в ней свой идеал и предмет обожания. К тому же Фаина нашла работу
С Яшкой они простились тепло, как старые, хорошо понимавшие друг друга приятели. Фаина даже дала ему свой городской номер телефона, сказав, что он может звонить в любое время. Вместо нее в райотдел приехал молодой парень из начинающих. Он не имел опыта работы и краснел от каждого забористого словца. К алкашам ездить опасался, не зная с какой стороны к ним подступиться и о чем говорить. Потому все время пропадал в райотделе. Яшка с ним не сдружился и окончательно разочаровался в психологе.
В семье Терехиных жизнь шла без изменений. Разве что Ирина Николаевна в последнее время стала уставать, часто болела, но по-прежнему, каждую ночь рассказывала сказки подросшему Степке. Он не мог заснуть без них и не ложился спать, пока бабушка не позовет его к себе.
— Степан! Ты уже большой, почти мужчина! Пора бы уже самому засыпать. Я в твои годы забыл о сказках,— говорил Яшка.
— Ну да! Какие там сказки, если под боком девки суетились, каждый день новые! Уж эти такие сказки рассказывали, что до утра на чердаке хохот стоял! — напоминал сыну Илья Иванович и говорил Степке:
— А ты, дружок, ступай к бабке! Детство пора короткая. Как роса на траве. Чуть солнышко, и нету ее. Береги себя от грязи! Сказки душу чистят.
Ирина Николаевна любила свою семью. Незаметная, немногословная, она вела свой дом без жалоб. На ней держалось все. Уж как успевала повсюду, знала только она. Женщина вставала раньше всех и засыпала, когда мужчины давно спали.
Она еще умудрялась работать. Раньше на хлебозаводе поселка знали Ирину Николаевну как бухгалтера. В этой должности она проработала почти тридцать лет. А потом сама попросилась на работу полегче, с меньшей ответственностью и занятостью. Ей предложили место вахтера, и женщина с радостью согласилась. У нее даже свободное время появилось, чему была несказанно рада.
Вот так вернувшись с работы вечером, удивилась, что муж уже дома, достала из сумки буханку теплого хлеба и услышала:
— Ты что? Украла его?
Ирина Николаевна возмутилась впервые:
— Да ты хоть дома можешь побыть человеком, а не сотрудником милиции? Почему, за что меня мучаешь вечными подозрениями? То ревновал меня к каждому столбу, теперь того не легче. Не украла я! Купила, как все, на копейки дешевле, чем в магазине, зато свежий, из последней выпечки. Уже третий год приношу, ты только увидел. Все наши покупают хлеб на работе. Только ты узнал впервые и сразу с подозрениями. Сколько
— Ирина, успокойся, прости меня, слышишь? Ну, сорвалось с языка глупое. Не буду больше! — приобнял жену. Та руку мужа с плеча сбросила:
— Да отвяжись! Сначала нагадил в душу, теперь лезешь!
— Ирка, да хватит бурчать, чего расходилась, как квашня на печке. Случайно вылетело, не заходись, забудь.
— Ты давным-давно ни в чем по дому не помогаешь. Все на меня взвалил как, на кобылу. А я тоже работаю и устаю как все. Почему я везде и всюду сама, будто проклятая, а еще эти твои подозренья, ну, сколько могу терпеть? — возмущалась женщина.
— Иришка! Не сердись, голубушка. Ты у меня самая красивая, самая лучшая на земле! Не плачь, солнышко! Ну, дурак я! Прости, лапушка! Я так люблю тебя, мою единственную и незаменимую! — прижал к себе жену. Та сразу успокоилась. Высохли слезы. Да и какая баба устоит под градом таких объяснений, старуха и та в пляс пойдет, поверит, что к ней вернулась молодость. Мужчины, зная о том, нередко пользуются этим приемом и, убедившись, что жена простила и завелась по дому с новой силой, ложились на диван с газетой или садились перед телевизором и спокойно отдыхали.
Илья Иванович был не таков. Ему стало стыдно. Ведь жена упрекнула справедливо. И человек решил помочь ей. Он пошел в сарай, все почистил, подмел, проветрил. Достал корове сено с чердака. Прибрал на крыльце и во дворе. Хотел прочистить от снега тропинку к дому, но было уже темно.
Из дома выскочил Степка. Он только что сделал уроки. И теперь хотел пойти к однокпасснику-соседу, но Илья Иванович придержал, указав на окно мальчишки:
— Видишь, он не один, с ним девочка. Они занимаются...
— Так это же Верка, она моя соседка по парте, вовсе не девочка!
— А кто она по-твоему?
— Да, обычная, как все!
— Не мешай! Я тебе не советую. Обычна она для тебя. А для него она особенная.
— С чего так решил? — удивился Степка.
— Занавески открыты. Пусть весь поселок видит и знает. Голова к голове сидят. Короче, нравятся они друг дружке. Не мешай. Дай им побыть в своей сказке. Найди себе занятие.
— Дед! А можно я с тобой побуду?
— Давай пообщаемся,— указал место на скамье перед домом:
— Дед! А сегодня Никифор умер. Его весь поселок хоронил. Хвалили и жалели его. Почему живого ругали, а мертвого хвалили?
— Покойника нельзя ругать. Это грех. Да и не за что на Никифора обижаться. Этот за нас жизнь отдал. Один за всех. Вот только ни все это оценили вовремя. Немного теперь таких, как Никифор,— сказал задумчиво.
— Мне его тоже жалко,— сопнул Степан и, помолчав, спросил:
— Знаешь, Анискин заболел сильно. Его тетка шла из магазина, увидела меня, я с ней поздоровался, она сказала: