Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика

Гегель Георг Вильгельм Фридрих

другим, или, если угодно, что каждое из этих определений

опосредствовано с истиной лишь через другое определение. Таким образом,

оказывается фактом, что определение опосредствования содержится в

самой этой непосредственности, против чего соответственно

собственному основоположению непосредственного знания рассудок не может

ничего возразить. Только обыденный, абстрактный рассудок берет

определения непосредственности и опосредствования как

абсолютные

определения, отдельно друг от друга, и мнит, что в них имеет

какое–то твердо установленное различие; таким образом, он создает

себе непреодолимые трудности, когда хочет их снова соединить, но

этих трудностей, как мы уже показали, нет в самом факте, и они точно

так же исчезают в спекулятивном понятии.

§ 71.

Односторонность этой точки зрения влечет за собой определения

и следствия, которые мы должны еще отметить после того, как

выяснили основной принцип. Во–первых, так как не природа содержания,

а факт сознания выставляется критерием истины, то основой того,

что выдается за истину, оказывается субъективное знание и уверение,

что я в своем сознании преднахожу известное содержание. То, что я

преднахожу в своем сознании, возводится в нечто такое, что все

преднаходят в их сознании, и выдается за природу самого сознания.

Примечание. Когда–то среди так называемых доказательств бытия

божия приводили consensus gentium (согласие всех народов), на

которое ссылается уже Цицерон. Consensus gentium представляет собой

значительный авторитет, и сам собою напрашивается переход от того

факта, что некое содержание находится в сознании всех, к мысли, что

это содержание коренится в самом сознании и необходимо ему

присуще. В этой категории всеобщего согласия людей заключалось

существенное и не ускользающее от внимания самых необразованных

людей усмотрение того, что сознание единичного человека есть вместе

с тем некое особенное, случайное. Если сама природа этого сознания

не исследуется, т. е. если особенное, случайное этого сознания не

выделяется, если не проделывается та трудная операция, посредством

которой только и отыскивается и выделяется в себе и для себя всеоб-

ТРЕТЬЕ ОТНОШЕНИЕ МЫСЛИ К ОБЪЕКТИВНОСТИ 125

щее, то лишь согласие всех о некоем содержании может быть

основанием почтенного убеждения, что это содержание присуще природе

самого сознания. Для удовлетворения потребности мысли знать, что

то, что, как оказывается, всеми признается, также и необходимо, —

для удовлетворения этой потребности факта cousensus gentium,

разумеется,

недостаточно. Но даже тем, которые полагали, что эта

всеобщность факта представляет собой удовлетворительное

доказательство, все же пришлось отказаться от него, как от доказательства

бытия божия, вследствие того, что, как показывал опыт, существуют

отдельные лица и народы, у которых мы не находим веры в бога *).

Но нет ничего короче и удобнее, чем просто уверять, что я нахожу

в своем сознании некое содержание, сопровождаемое уверенностью

в его истине, и что поэтому эта уверенность не является моей

уверенностью, как особенного субъекта, а составляет неотъемлемую

принадлежность самого духа.

*) Для установления опытным путем степени распространенности атеизма

и веры в бога важно знать, удовлетворяемся ли мы понятием бога вообще или

требуется более определенное познание последнего. Христианский мир не

согласится с тем что китайские и индусские и т. д. идолы или африканские фетиши

и даже сами греческие боги могут быть признаны богом; кто поэтому верит в

таких идол в или богов, не верит на самом деле в бога. Если же, напротив, мы

будем рассуждать таким образом, что в такой вере в идола все же содержится

в себе вера в бога вообще, точно так же, как в отдельном индивидууме содержится

род, то идолопоклонство придется также признать верой не в идолов, а в бога.

Наоборот, афиняне признавали атеистами поэтов и философов, которые считали

Зевса и т. д. лишь облаками и утверждали существование лишь бога вообще. —

Здесь не важно, что такое предмет сам по себе, а важно то, как на него смотрит

сознание. Каждое, самое низменное, чувственное созерцание человека оказалось

бы религией, если бы мы смешивали друг с другом эти определения, потому

что в себе в к ждом таком созерцании, во всяком духовном утверждении

содержится принцип, который в развитом и очищенном виде поднимается на ступень

религии. Но одно дело — быть способным иметь религию (а каждое «в себе»

выражает способность и возможность) и другое дело — обладать религией. —

Так, например, в новейшее время путешественники (например, капитаны Росс

и Парри) нашли снова племена (эскимосов), у которых, как они утверждают,

нет никакой религии, нет даже такой частицы религии, которую мы находим

у африканских колдунов (у гоетов Геродота). С другой же стороны,

англичанин, проведший первые месяцы истекшего юбилейного года в Риме, говорит