Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика

Гегель Фридрих Георг Вильгельм

Утверждают даже, что по благозвучию голоса человека они способны распознать его телесную красоту, и что они будто бы в состоянии распознать на слух по едва заметному произношению в нос, что перед ними рябой от оспы человек.

Сказанного об отношении внешних ощущений к духовно-внутреннему существу достаточно. Уже при рассмотрении этого отношения мы видели, что внутреннее существо ощущающего не есть нечто совершенно пустое, нечто совершенно неопределенное, но скорее нечто в себе и для себя определенное. Это справедливо уже относительно животной души, но в еще несравненно большей мере относительно внутреннего существа человека. В этом последнем имеется поэтому некоторое содержание, которое само по себе есть не внешнее, но внутреннее содержание. Однако для того, чтобы это содержание было воспринято, необходимо, с одной

{118}

стороны,

внешнее побуждение, с другой стороны, некоторое воплощение этого внутреннего содержания, следовательно, некоторое превращение или такое отношение его, которое составляет противоположность с тем отношением, в которое ставится содержание, данное внешними чувствами, через посредство их символической природы. Подобно тому как внешние ощущения символизируются, т. е. вступают в отношение к духовно внутреннему существу, так точно и внутренние ощущения с необходимостью становятся внешними, воплощаются, потому что они принадлежат природной душе, следовательно, являются сущими, и потому должны приобрести непосредственное наличное бытие, в каковом душа приобретает бытие для себя. Если мы говорим о внутреннем определении ощущающего субъекта, — без отношения к его воплощению, — то мы рассматриваем этот субъект сообразно тому способу, как этот субъект существует для нас, но еще не так, как он сам для себя существует при себе, в своем определении, как он в нем себя ощущает. Только через воплощение внутренних определений субъект получает возможность ощущать их; ибо для того, чтобы эти внутренние определения могли быть ощущаемы, необходимо, чтобы они были полагаемы и как отличные от субъекта и как тождественные с ним; но и то и другое происходит только через отчуждение, через воплощение внутренних определений ощущающего субъекта.

Воплощение упомянутых многообразных внутренних определений предполагает некоторый круг телесности, в котором происходит это воплощение. Этот круг, эта ограниченная сфера, есть мое тело.

Это последнее определяется, таким образом, как сфера ощущения одинаково как для внутренних, так и для внешних определений души. Жизненность этого моего тела состоит в том, что его материальность не может обладать бытием для себя, что она не в состоянии оказывать мне никакого противодействия, но подчинена мне, всюду проникнута моей душой и потому для этой последней служит чем-то идеальным. Благодаря такой природе моего тела воплощение моих ощущений становится возможным и необходимым, — движения моей души непосредственно превращаются в движения моей телесности.

Внутренние ощущения бывают, однако, двоякого рода.

Во-первых, такие, которые касаются моей непосредственной, в каком-либо особом отношении или состоянии находящейся, единичности — сюда относятся, например, гнев, месть, зависть, стыд, раскаяние.

Во-вторых, такие, которые относятся к чему-либо в-себе-и- для-себя всеобщему — к праву, нравственности, религии, к прекрасному и истинному.

Оба рода внутренних ощущений имеют, как уже было отме- чено выше, то общее, что они представляют собой те определения, которые мой непосредственно-единичный, — мой природный дух находит в себе. С одной стороны, оба рода ощущений могут

{119}

приближаться один к другому, поскольку или ставшее предметом ощущения правовое, нравственное и религиозное содержание все больше приобретает форму единичного, или, наоборот, ощущения, первоначально относящиеся к единичному субъекту, получают довольно заметное добавление со стороны общего содержания.

С другой стороны, различие обоих родов внутренних ощущений начинает выступать со все большей силой, чем более правовые, нравственные и религиозные чувства освобождаются от примеси к ним случайного своеобразия субъекта и вследствие этого поднимаются до чистых форм всеобщего в себе и для себя. Но как раз в той мере, в какой во внутренних ощущениях единичное уступает всеобщему, эти ощущения одухотворяются и их обнаружение все более утрачивает черты телесности явления.

О том, что ближайшее содержание внутреннего ощущения здесь, в антропологии, еще не может быть предметом нашего рассмотрения, — мы уже говорили выше. Подобно тому как из философии природы, лежащей уже позади нас, мы заимствовали содержание внешних ощущений как такое, которое в философии природы было доказано в своей разумной необходимости, так точно содержание внутреннего ощущения мы должны предвосхитить, насколько это нужно, как такое, которое

только в третьей части учения о субъективном духе находит подобающее ему место. Нашим предметом в настоящее время является воплощение внутренних ощущений, и притом, говоря определеннее, непроизвольно происходящее воплощение, а не то воплощение моих ощущений, которое зависит от моей воли и осуществляется посредством жеста. Последний род воплощения еще не относится сюда, ибо он предполагает, что дух уже овладел своей телесностью, сознательно сделал ее выражением своих внутренних ощущений; нечто такое, чему здесь еще не нашлось места.

Здесь, как сказано, наша задача состоит в том, чтобы рассмотреть только непосредственный переход внутреннего ощущения в телесный способ наличного бытия. Последнее воплощение, правда, может стать видимым и для других, может получить значение знака внутреннего ощущения, но не необходимо, и во всяком случае без участия воли ощущающего лица.

Далее, подобно тому, как дух для изображения своего внутреннего мира, насколько это изображение имеет в виду других, пользуется при посредстве жеста органами своей вовне направленной, как Бита ее называет, животной жизни, именно зрением, руками и ногами, так точно органы жизни, обращенной во внутрь, так называемые благородные внутренние органы, характеризуются преимущественно как такие, в которых внутренние ощущения воплощаются непосредственным, непроизвольным способом для самого ощущающего субъекта, а не необходимо для других.

Главные явления этого воплощения известны каждому уже благодаря языку, в котором об этом содержится многое такое,

{120}

что едва ли может быть объяснено как тысячелетнее заблуждение.

Вообще следует заметить, что внутренние ощущения как для души, так и для всего тела могут быть частью полезны, частью вредны и даже гибельны. Веселое настроение духа поддерживает здоровье, горе подрывает его. Душевное угнетение, возникающее вследствие горя и страдания и телесным путем приобретающее существование, может, если оно наступает внезапно и переходит за известный высший предел, повлечь за собой смерть или потерю рассудка. Столь же опасна и слишком большая внезапная радость; вследствие нее, как и вследствие чрезмерного страдания, для представления возникает столь резкое противоречие между до сих пор бывшими и теперь наступившими отношениями ощущающего субъекта, такое раздвоение его внутреннего мира, что его воплощение может иметь своим следствием разрушение организма, смерть или сумасшествие. Человек с характером подвержен, однако, такого рода воздействиям в гораздо меньшей степени, чем другие люди, ибо его дух в гораздо большей мере освободился от своей телесности и приобрел внутри себя значительно большую устойчивость, чем бедный представлениями и мыслями человек, близкий к природе, не способный перенести отрицательной силы внезапно обрушившегося на него большого страдания.

Но даже если это воплощение и не действует уничтожающим образом в смысле возбуждения или угнетения, оно все же захватывает более или менее непосредственно весь организм, ибо в этом последнем все органы и все системы находятся друг с другом в живом единстве. И тем не менее нельзя отрицать, что внутренние ощущения, соответственно различию своего содержания, имеют в то же время и особый орган, в котором они прежде всего и преимущественно воплощаются. Эта связь определенного ощущения с особым присущим ему способом телесного проявления не может быть опровергнута отдельными исключениями из правила. Такие исключения, которые следует отнести за счет бессилия природы, не дают права объявлять упомянутую связь чисто случайной и думать, например, что гнев так же хорошо чувствуется в сердце, как в нижней части живота или в голове. Уже самый язык достаточно рассудителен для того, чтобы слово сердце употреблять для обозначения отваги и слово голова — для интеллигенции, а не так, чтобы, скажем, словом сердце обозначать интеллигенцию.

Но обязанностью науки является показ того необходимого отношения, которое господствует между определенным внутренним ощущением и физиологическим значением того органа, в котором ощущение это воплощается. Рассмотрим вкратце самые общие из относящихся сюда явлений. — К числу самых несомненных опытов относится тот факт, что горе — это бессильное самозамыкание души — находит свое воплощение преимущественно в качестве болезни нижней части живота, в системе органов воспроизведения, следовательно воплощается как раз в той системе, которая