Энциклопедия русской пустоты
Шрифт:
Изрядно приуныв, Сёма выключил диктофон и отправился искать 5к знаков дальше. Купил билет на электричку, взял бутылочку пива – и поехал в сёла далече: и чем глубже в Среднюю полосу, тем желтее осенние зубы, тем заунывнее плачут берёзы, тем звонче плещутся речки, и одинаковее-неотличимее сёла – и даже непонятно, где сходить-то?
Выпрыгнул на станции «Русское» (хорошее начало для статьи) и пошёл по дерёвне: лягушки квочуть, собаки лають, гуси ходють – лепота! Включил диктофон и зашёл в дом, первый попавшийся, – там старуха в шортах, косынке и с серпом: на скамейке сидит, со лба пожилого пот утирает.
–
– Померли все, – отвечает она с уплывающими глазами. – Первый муж – спился. Второго мужа трактором переехало. Третий раз вышла – не муж он никакой, а тряпка половая. ЛЮ-СЯ! – заорала она так, что дух выпрыгнет. – Ты куда перчатки закопала, коза ты этакая!
– А можно всё-таки взглянуть на вашего мужа?
– Ну гляди.
Она задрала на скамейку ноги – из-под них приподнялось лохматое, заросшее мхом нечто, с выкаченными глазами и слюнявой губой. Сёма сразу узнал профессионала в национальном русском спорте – алкоголизме.
– Понятненько, – сказал Сёма и записал что-то в телефон. – Так у вас, получается, одни женщины в посёлке?
– Так и есть. – Старушка сделала знак: муж улез обратно, а она поставила ноги. – И рожаем, и ростим, и кормим, и пашем – всё сами.
– Так, я сейчас – погодите минутку, пожалуйста.
Сёма отошёл к заросшему забору, уставившемуся в жёлто-поле, и набрал шефа:
– Здрасьте, Николай Гаврилович! У меня что-то не клеится материал про русского мужика – может, я про русскую бабу лучше напишу?
Повисла некоторая пауза. Затем шеф – с накаляющейся расстановкой – проговорил:
– Про феминизм – у нас уже – Оля пишет.
– А я не про феминизм, я про русскую бабу…
– Ты что – хочешь, чтобы я тебя уволил?
– Да нет. Я только. Я просто…
В ответ раздался отборный русский мат, да такой лихой и изобретательный, что местные сходились поучиться, а потом ещё внукам рассказывали – во какие слова учёные люди знают! Насилу отбившись от автографов, Сёма убежал в поле – дальше 5к знаков искать.
Куда только в этих поисках его ни заносило – военные части, заводы, бурильные шахты, горы, Байконур – нет нигде русского мужика! Мямли, бабы, тюфяки, слюнтяи, полудурки, подштанники, бездари, неженки, хлюпики, маменькины сыночки – эти есть, сколько угодно! А русского мужика нету. Нигде.
И даже некому сказать «эх!» и выйти целое поле скосить!..
Ну а пока Сёма искал русского мужика, его успели уволить из «Сельпо-Инфо», возлюбленная переписала на себя квартиру, друзья и родственники заблокировали номер телефона, – а он, как угорелый, метался на север, запад и восток, потом на юг, потом на север, потом на запад – и по новой, и опять.
К декабрю – когда открылись зимники на Чукотку – Сёма решил попытать удачу в последний раз. Ёжась от волчьего воя, проваливаясь в снежной буре по пояс, он вышел на дорогу, спрятал нос в ворот пуховика (дышать тёплым паром и греться), готовый найти всё-таки русского мужика – или замёрзнуть насмерть.
Из абсолютной черноты вдруг вырулил обтрёпанный рыжий КАМАЗ – он разрезал мечущуюся бурю мощными фарами и смотрел в непроглядную ночь своей несгибаемой
– Ты знаешь, что тут медведи и волки шалят? – сказал железобетонный мужик за рулём.
– Да говорили что-то.
– Куришь?
– Нет, спасибо.
Мясистый, округлый, со лбом-утюгом и красноватыми поленьями рук, невозмутимо крутил баранку трясущегося КАМАЗа – мужик.
Сёма возликовал: он достал телефон и включил диктофон.
– Я корреспондент… эм… вернее – бывший корреспондент «Сельпо-Инфо», пишу статью про русского мужика. Расскажите про себя, пожалуйста.
Ну мужик что – закурил и давай рассказывать: неторопливо, основательно, добротно, он рассказал всю свою жизнь – от пелёнок до КАМАЗа – точно такую же, до детальки такую же, как у любого другого мужика в любом другом регионе и сто, и двести и, три тысячи лет назад: обычную-преобычную, скучную-прескучную, незатейливую-незатейливую, но такую честную, что просто обнять хочется. Одних заметок Сёма набросал на 10к знаков, хотя трясло так, что буквы плясали и мазали светом.
– Я думаю, настоящий мужик – это тот, кто лямку тянет. Ну чё, тянем пока, тянем… И ещё потянем! – закончил мужик своё повествование.
– И последний вопрос. – Сёма оторвался от телефона. – Откуда вы родом?
– Башкортостан.
– И вы… вы, получается, башкир?
– Ну да.
– Остановите машину.
Сёма вывалился в жестокий сугроб, подавился бураном, попытался пнуть какую-то ледяную глыбу – и чуть не сломал пальцы ног.
Отбивал чечётку.
А мужики на КАМАЗах ехали цепью, в пурге тыкаясь носом как уточки. Сёма перебрал, кажется, всех – там были мордвины, татары, буряты, ненцы, якуты, ханты-манси, дагестанцы, казахи, украинцы, белорусы – кто угодно, но только не русский мужик.
Замотанный и совершенно отчаявшийся, Сёма доехал остаток пути до Анадыри с каким-то алтайцем, который всю дорогу молчал и пялился в раздирающую глаз полярную черноту (только мутный снег и видать).
В Анадыри Сёма собрал последние копейки и сел на самолёт обратно в Москву (денег осталось ровно триста рублей). Последний аэроэкспресс давно уехал (да и всё равно пятьсот рублей стоит), так что он просто вышел во Внуково, нашёл «Продукты 24», купил формовой хлеб и сел жрать его на морозной лавочке, под фонарём, – и так курить захотелось… Сёма возвращается в магазин, тянет деньги, – а в ответ равнодушное лицо продавщицы:
– Паспорт.
– Какой ещё паспорт?
– Паспорт, – продавщица повторяет.
А Сёма по карманам хлопает, смотрит – ничего. Только что был же!.. Без него бы в самолёт не пустили!
Объясняет продавщице ситуацию: тяжёлый день, жизнь под откос, не могли бы вы в порядке исключения… – а та качает головой сочувственно, качает, и повторяет: паспорт. Ну Сёма открыл звякающую дверь – и на улицу: дальше кусать сухомяточный хлеб, пялиться в ночь.
Вдруг – какой-то дымок засвербел, прямо рядышком с носом. Сёма поднял глаза: в тулупе из овчины, клетчатой рубахе, вязаной шапке и косолапой бороде – стоял и курил какой-то человек. Вид у него был порядочно драный, неумытый, но как-то себе на уме.