Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект

Корман Яков Ильич

Теперь обратимся к «Песне про Тау-Кита».

Использованный в ней прием (лирический герой подлетает к планете, на которой живет власть), встретится также в «Чужом доме» (1974), где он пригоняет коней к дому, который является олицетворением Советского Союза.

«Чужому дому» («старому дому») Высоцкий приписывает «те же свойства, что и строптивой планете Тау-Кита. Старый дом не отвечает на приветствия; разговор в нем “смутный, чудной”, то есть странно-язычный; в старом доме “воздух вылился” — на Тау-Кита “нет атмосферы” и “душно”; в старом доме “жить разучилися” — на Тау-Кита “свихнулись, по нашим понятиям”. И обе песни завершаются бегством назад, от нелюдей к людям» [1137] ^{[1138] [1139] [1140]} . Добавим, что строки «Там тау-китайская братия / Свихнулась, по нашим понятиям» находят и более точную аналогию в «Чужом доме»: «И припадочный малый, придурок и вор / Мне

тайком из-под скатерти нож показал». А в черновиках встречается такая фраза: «И живете вы в зле да в шепоте, / В слабоумии, в черной копоти» (АР-8-25). Поэтому лирическому герою одинаково чужды как тау-китяне, так и обитатели чужого дома: «Мне тау-китянин — как вам папуас» = «Почему во тьме, как для всех чужой?» (АР-8-25). И он сбегает от них: «Не помню, как поднял я свой звездолет, / Лечу в настроены! питейном» = «Я, башку очертя, гнал, забросивши кнут». А раз планета Тау-Кита олицетворяет собой Советский Союз, то логичной выглядит и перекличка с песней «Маски» (1970), где лирический герой оказался на маскараде «величиной во всю страну»: «На Тау-Кита / Чегой-то не так» = «Я понимаю: что-то здесь не так» (АР-9-89). Этот же мотив возникает еще в одной песне: «Убеждать и доказывать с пеной у рта, / Что не то это вовсе, не тот и не та!» /5; 189/.

1137

Свиридов С.В. Гнусная теорья космических негодяев: Опыт футурологии Высоцкого // Владимир Высоцкий: взгляд из XXI века: материалы третьей междунар. науч. конф. Москва. 17-2*0 марта 2003 года. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2003. С. 29.

1138

Фотограф Леонид Лубяницкий рассказал о встрече с поэтом в Нью-Йорке у Михаила Барышникова летом 1976 года: «Тогда же Высоцкий сообщил мне, что в Китае он объявлен персоной “нон грата” за цикл песен о Мао Цзэдуне и китайской культурной революции» (Шарунов А. Леонид Лубяницкий // Владимиру Высоцкому — 72. Народный сборник. — Николаев: Наваль, 2010. С. 170). Данный факт упоминает и Марина Влади: «То, что обычно называют “китайским циклом”, всего лишь несколько песен, написанных в 60-е годы, которые вызвали такой гнев китайского правительства, что тебе запретили “до скончания века” приезжать в Китай» (Белорусские страницы-129. Марина Влади. Владимир, или Прерванный полет (безретуши) / Перевод Н.К. Кулаковой. Минск, 2013. С. 78).

1139

Речь идет о политике «великого скачка», проводившейся Мао Цзедуном летом 1958 года.

1140

Вот лишь некоторые издания 50-х — 60-х годов: Карпов Г.Г. О советской культуре и культурной революции в СССР. М., 1954; Он же. Партия и культурная революция в СССР. М., 1957; Ким М.П. Коммунистическая партия — организатор культурной революции в СССР. М., 1955; Ореханов А.Ф. Ленинские идеи культурной революции и их осуществление в СССР. М., 1961; Арнольдов А.И. Социализм и культура: культурная революция в европейских странах народной демократии. М., 1962; Калан-дадзе Ц.П. Культурная революция в Грузии. Тбилиси, 1963.

А что касается внешнего сюжета «Песни про Тау-Кита», то он восходит к песне «О китайской проблеме» (1965): «Эти китайцы за несколько лет / Землю лишат атмосферы» = «Я к Тау-Кита этой самой лечу <…> Тут нет атмосферы, тут душно»; «Я всю неделю, как пьяный вставал» (ранняя редакция /1; 456/) = «Лечу в настроены! питейном» (кстати, конструкция в настроеньи питейном встречалась и в первой песне: «Сон с пробужденьем кошмарным», — так же как и глагол «лечу»: «Вскорости мы на Луну полетим»); «Что, если сон будет в руку?!» /1; 456/ = «Что, если и там почкованье?!». И в обоих случаях говорится о демографических проблемах, причем одинаково характеризуются основоположники учений: «Я не за Мальтуса — бяка он был, / Тоже мне — выдумал штуку!» /1; 456/ = «Не хочем с мужчинами знаться, / А будем теперь почковаться. <…> Земля ведь ушла лет на триста вперед / По гнусной теорьи Эйнштейна» (согласно теории Томаса Мальтуса, неконтролируемый рост народонаселения приведет к голоду на Земле).

Кроме того, в «Песне про Тау-Кита» очевидна отсылка к китайской «культурной революции», бушевавшей в середине 1960-х годов: «Там тау-китайская братия / Свихнулась, по нашим понятиям». Упоминается она и в других произведениях: «Вместо статуй будут урны / Революции культурной» («Возле города Пекина…», 1966⁹3'), «Во всем этом хаосе, среди всей этой культурной революции…», «Летом были скач-ки932 и культурные революции» («Дельфины и психи», 1968), «Теория “великого скачка” / В Тюмени подтвержденье получила» («Революция в Тюмени», 1972).

Однако еще с 1920-х годов советская печать начала твердить о «культурной революции» в СССР, что, естественно, не могло пройти мимо Высоцкого9зз. А «великим скачком» советская пропаганда впервые окрестила «реконструктивный период» в СССР (конец 1929 года).

Так что, обличая «культурную революцию» в Китае, Высоцкий по сути говорил о революции в Советской России. Впрямую он это сделать, конечно, не мог, но прикрываясь китайским сюжетом — почему бы и нет? Ведь все и так поймут, о чем идет речь: в обеих странах господствовал коммунистический тоталитарный режим; и там, и там «изрубили эти детки очень многих на котлетки». Поэтому поставленный в 1973 году к юбилею А.Н. Островского спектакль «Бенефис» был запрещен цензурой из-за следующей фразы: «Оглянусь я на нашу сторону — ну тот же самый Китай!» [1141] ^{[1142] [1143] [1144] [1145]} . Позднее такая же ситуация повторилась

еще с одним спектаклем, о чем рассказал директор Театра на Таганке Николай Дупак: «Любимов поставил очень острый спектакль по Брехту “Турандот, или Конгресс обелителей”. Действие происходит в Китае, но оно про нас»935 Для этого спектакля Высоцкий написал «Песню Гогера-Могера», в которой вновь использовал китайский сюжет как ширму для обличения советского строя: «На нашу власть то плачу я, то ржу: / Что может дать она? По носу даст вам!»,

1141

Петраков А., Терентьев О. Театральный роман Владимира Высоцкого. М.: Кн. магазин «Москва», 2000. С. 163 (Б-ка журнала «Вагант-Москва», вып. 359 — 367). Перепечатано из: Вагант-Москва. 1998. № 4–6. С. 22.

1142

Николай Дупак: «За Высоцкого меня здорово били» / Беседовала Татьяна Булкина // Родная газета. М„2010. 1 дек. № 21 (294). С. 6.

1143

Панков Ю. Человек из третьего подъезда // Совершенно секретно. М., 2011. 2 апр. (№ 4/263); http://www.sovsekretno.ru/articles/id/2755

1144

Танюк Л. Владимир Высоцкий стеснялся носить очки / Беседовал Игорь Козловский // Газета по-украшськи. 2009. 27 янв. № 769 .

1145

Кроме того, само слово «хунвейбины» в переводе с китайского означает «красные охранники», «красногвардейцы», что также соотносится с советскими реалиями.

— и далее устами главного героя высказывает желание стать во главе страны: «Доверьте мне — я поруковожу / Запутавшимся нашим государством!», — как и позднее в черновиках «Лекции о международном положении» (1979): «Я сел бы в паланкин, / И сам

— в Пекин!» (С4Т-3-278).

Причем уже самый первый спектакль Юрия Любимова — «Добрый человек из Сезуана» (1964), также по пьесе Брехта, — формально был посвящен китайской теме. Как говорит Лев Делюсин (с 1959 по 1965 год — консультант отдела ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран): «Китайская тема здесь ни причем. Ведь спектакль был по существу посвящен советской теме. Просто понравился сам спектакль “Добрый человек…”, который Любимов еще до появления Театра на Таганке как такового ставил на сцене Дома литераторов»936 Да и самую последнюю свою задумку — спектакль по пьесе Брехта «Махагония» — Высоцкий вместе с режиссером Лесем Танюком тоже планировал прикрыть китайской ширмой: «Над поселком вывешивают красный флаг. В случае чего готовы были

— для цензуры — кивать на Китай»937.

Поэтому логично предположить, что под прикрытием критики режима Мао Цзедуна в произведениях Высоцкого на самом деле идет речь о советской власти. Скажем, действия хунвейбинов из песни «Возле города Пекина…» совершенно неотличимы от поведения вепря в аллегорической «Сказке про дикого вепря» (обе -1966)938 «Изрубили эти детки / Очень многих на котлетки» = «Съел уже почти всех женщин и кур»; «Возле города Пекина / Ходят-бродят хунвейбины» = «И возле самого дворца ошивался / Этот самый то ли бык, то ли тур»; а также — от поведения нечисти в «Песне Соловья-разбойника и его дружков» (1974): «Изрубили эти детки / Очень многих на котлетки» = «На кустах костей навесим» (а в черновиках «Марша футбольной команды “Медведей”» сказано: «Приятен хруст ломаемых костей»; АР-6115); «Вот придумал им забаву…» = «Пакостных шутих нашутим, / Весело покуролесим»; «Ихний вождь товарищ Мао» = «Первый Соловей в округе»; «Вот немного посидели, / А теперь похулиганим = «Так зачем сидим мы сиднем, / Скуку да тоску наводим? / Ну-кася, ребята, выйдем, / Весело поколобродим!» (кроме того, призыв «Ну-кася, ребята, выйдем» имеет сходство с «Песенкой про жену Мао Цзедуна»: «А ну-ка, встань, Цин Дзянь, / А ну, талмуд достань, — / Уже трепещут мужнины враги»).

То же самое относится к «гау-китянам»: «Уж очень они хулиганят».
– поскольку для них также характерны «пакостные шутихи»: «И юмор у них — безобразный».

Рассмотрим в таком контексте сюжет этой песни: «На Тау-Ките / Живут в красоте, / Живут, между прочим, по-разному / Товарищи наши по разуму». Сразу же возникает аналогия с «Балладой о манекенах» (1973): «…Хоть нам подобные они, / Но не живут подобно нам. / Твой нос расплюснут на стекле, / Глазеешь — и ломит в затылке… / А там сидят они в тепле / И скалят зубы в ухмылке».

В обоих случаях подчеркивается обособленность тау-китян и манекенов и их отдаленность от народа. Причем в черновиках «Баллады о манекенах» встречается усиление этого мотива: «Живут, как в башнях из брони, / В воздушных тюлях и газах» /4; 368/, - так же как в черновиках «Баллады о времени» (1975): «Не помог ни водою наполненный ров, / Ни засовы, ни толстые стены» /5; 313/. Впервые же этот мотив встретился в набросках к песне «Аисты» (1967): «А по нашей земле / стон стоит — / Благо стены, в Кремле — / толстые» /1; 351/.

Естественно, что манекены ни с кем не разговаривают, а только «скалят зубы в ухмылке». В «Песне про Тау-Кита» это выглядит так: «У тау-китов / В алфавите слов / Немного, и строй — буржуазный, / И юмор у них безобразный». Разумеется, у манекенов — тоже безобразный юмор: «Вон тот кретин в халате / Смеется над тобой: / Мол, жив еще приятель? / Доволен ли судьбой?».

И те, и другие молчаливы: «У тау-китов / В алфавите слов / Немного…» — «Хранят достоинства теней, / Всё молча — ни звука, ни слова» /4; 368/. Но наряду с этим «тау-китяне радушны», а манекен — «галантный и элегантный».

Первые «живут в красоте», а про вторых сказано: «Из этих солнечных витрин / Они без боя не уйдут».

Если тау-китяне постоянно совершают всяческие безумства и лирический герой перестает с ними иметь дело: «Покамест я в анабиозе лежу, / Те таукитяне буянят, / Всё реже я с ними на связь выхожу: / Уж очень они хулиганят», — то и манекены ведут себя точно так же: «Машины выгоняют / И мчат так, что держись! / Бузят и прожигают / Свою ночную жизнь» (о ночных развлечениях представителей власти говорится и в песне А. Галича «За семью заборами»: «А ночами, а ночами / Для ответственных людей, / Для высокого начальства / Крутят фильмы про блядей»).