Энциклопедия творчества Владимира Высоцкого: гражданский аспект
Шрифт:
Примечательно, что в черновиках «Марша» повествование в первой строфе (помимо строки: «Вы мне не поверите и просто не поймете) ведется от лица одного лирического героя: «По пространству-времени скольжу на звездолете», «.. я пру на звездолете» (АР-17-112) (в основной редакции: «.. мы прем на звездолете»).
Похожий образ будет использован в «Песне летчика-истребителя» (1968): «И, по облакам скользя, / Взлетят наши души, как два самолета», — и в первой редакции «Гимна морю и горам» (1976): «Мы, как боги, по лунному свету скользим»» /5; 446/, -где речь пойдет о путешествии по океану на корабле (ср. со звездолетом). Причем если в «Марше» герои стремятся к планетам Бета и Эпсилон, то здесь они уже «направились к созвездью Гончих Псов» /5; 444/. А поскольку «гончие псы» в произведениях Высоцкого являются помощниками власти, которая травит лирического героя и других инакомыслящих («Кричат
Следовательно, герои направились к планете, на которой живет власть («Гончие Псы»). А раз так, то логично предположить, что такой же подтекст присутствует в «Марше космических негодяев» и в «Песне про Тау-Кита». Причем в последней герой говорил о себе: «Вот, двигаясь по световому лучу…», — а в «Гимне морю и горам» читаем: «Мы, как боги, по лунному свету скользим».
Интересно, что впервые «космические» мотивы встретились в стихотворении Высоцкого, посвященном «системе Станиславского» (1956), которое начиналось так: «Среди планет, среди комет / Улетаем на крыльях фантазии / К другим векам, материкам, / К межпланетным Европам и Азиям» [1130] [1131] [1132] . Еще через год мечта о космическом полете воплотилась в стихотворении «Путешествие в будущее в пьяном виде» (1957): «Но я летел, а всё мелькало. / Мой путь был ясен, он — к Луне <.. > Но всё теперь нам по плечу: / Лишь только выстроят ракету — / Я самый первый полечу. / Я доберусь до рая с адом, / На Марс слетаю, и не раз…»924.
1130
Епифанцев Г.: «Ты быстро жил. Лихие кони не знали никогда узды…» // Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 1. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2012. С. 595.
1131
Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 2. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2013. С. 133.
1132
Темное публичное выступление с условным названием «Черт», 20(?). 11.1966; Москва, 1-й Медицинский институт, ноябрь 1966; Москва, НИИ «Гидропроект», 10.12.1966.
Что же касается «Марша космических негодяев», то его на нескольких концертах автор объявлял как «Гимн космических негодяев»925, и это напоминает, в частности, черновик вышеупомянутого «Гимна морю и горам»: «В космосе страшней, чем даже в дантовском аду <…> Наизусть читаем Киплинга» = «Мы — исчадие ада, мы — чада чертей / И стихи вспоминаем про озеро Чад» (АР-10-157). В последней цитате речь идет о стихотворении Н. Гумилева «Озеро Чад» (1907), а самого Гумилева часто называли «Царскосельский Киплинг» или «Русский Киплинг».
В обоих случаях герои скользят — на звездолете и корабле: «По пространству-времени скольжу на звездолете» = «Мы, как боги, по лунному свету скользим». В ранней песне они летят к планетам Бета и Эпсилон и названы негодяями, а в поздней — «направились к созвездью Гончих Псов» и называют себя чадами чертей. В обоих случаях представлены вариации одной и той же маски — суперменов, отправившихся в рискованное путешествие.
Жанр гимна заставляет вспомнить также «Гимн шахтеров» (1970), который обнаруживает многочисленные совпадения с «Гимном морю и горам» и другими морскими песнями.
Если шахтеры — в пыли, то моряки — солью убеленные.
Шахтеры называют себя чародеями, а моряки сравнивают себя с богами («Мы, как боги, по лунному свету скользим»), причем и те, и другие устремлены вперед: «Вперед и вниз! Мы будем на щите» = «Мы все впередсмотрящие, все начали с азов».
В первом случае герои благословляют Землю, а во втором — океан: «Но нас, благословенная Земля…» = «Благословен великий океан». Но, несмотря на это, шахтеры вгрызаются в землю, а моряки — в океан: «Вгрызаясь вглубь веков хоть на виток <.. > Вот череп вскрыл отбойный молоток, / Задев кору большого полушарья» = «Как воду нож, взрезаем черный купол»: «Терзаем чрево матушки-Земли» =
В обоих случаях у героев — натруженные руки: «И шуточку “Даешь стране угля!” / Мы чувствуем на собственных ладонях» = «Вы матросские робы, кровавые ваши мозоли / Не забудьте, ребята, когда-то надев кителя!» (а в черновиках написанных в это же время «Двух судеб» лирический герой скажет: «На руках моих — мозоли, / Но руля по доброй воле / я не выроню» /5; 464/; да и в «Куполах» он упоминает свои «кровавые мозоли», но уже в качестве метафоры душевных ран: «.. Душу, стертую перекатами, / Если до крови лоскут истончал, / Залатаю золотыми я заплатами…»; похожий мотив встретится в черновиках «Пожаров»: «.Лохмотьями с ладоней лезла шкура, / Жгли руку рукояти, раскалясь» /5; 518/).
Однако наряду с материальными заботами герои говорят и о своем внутреннем мире: «Порой копаться в собственной душе / Мы забываем, роясь в антраците» = «Но можно к самому себе под парусом приплыть / И там, в себе самом, открыть Америку» (а забывал «копаться в собственной душе» и лирический герой в одном из вариантов «Песни Рябого»: «Не душа меня манила» [1133] [1134] [1135] [1136] ; отметим еще одну параллель между этими песнями: «Из грунта выколачивал рубли» = «Не космос — метры грунта надо мной <.. > Да, мы бываем в крупном барыше»).
1133
Переделкино, на даче у Юрия Королева, февраль 1970.
1134
Живая жизнь: Штрихи к биографии Владимира Высоцкого. М.: Моек, рабочий, 1988. С. 32.
1135
Высоцкий. Исследования и материалы: в 4 т. Т. 3, кн. 1, ч. 2. Молодость. М.: ГКЦМ В.С. Высоцкого, 2013. С. 26–40.
1136
Живая жизнь: Штрихи в биографии Владимира Высоцкого. М.: Моек, рабочий, 1988. С. 127.
Все эти переклички в очередной раз подтверждают тезис о том, что ролевые персонажи у Высоцкого в большинстве случаев являются лишь формально-ролевыми, поскольку выражают авторскую позицию.
Что же касается любви «космических негодяев» к Киплингу («Наизусть читаем Киплинга»), то здесь можно процитировать воспоминания родственницы Высоцкого Лидии Сарновой: «Он очень любил “Маугли” Киплинга. Мы не просто перечитывали — “пережевывали” эту книгу несколько раз. Володя всё изображал — то становился Маугли, то Багирой, иногда разыгрывал целые сцены»927. Но, конечно, герои песни читают не «Маугли», а суровые киплинговские баллады, соответствовавшие смертельно опасной ситуации полета в космос, где «страшней, чем даже в дантовском аду» («Божественную комедию» Данте Высоцкий прочел еще в Школе-студии МХАТ, о чем свидетельствует одноименный капустник, сочиненный им осенью 1957 года928).
Кстати, автобиографичность строки «Наизусть читаем Киплинга» косвенно подтверждается песней «Про второе “я”» (1969), где лирический герой заявит о своей любви к другому европейскому поэту: «Могу одновременно грызть стаканы / И Шиллера читать без словаря».
Герои ранней песни названы негодяями, а в поздней двойник героя охарактеризован им как «второе “я” в обличье подлеца».
Если «космические негодяи» знали тюрем тишину», то и лирический герой скажет, что будет «в тюрьмы заходить на огонек».
Между тем наблюдается изменение одного мотива: в «Марше» героям «прививки сделаны от слез», однако лирический герой, когда ему удается одолеть своего двойника, предстает сентиментальным: «И плачу, гладя кошек и собак» (АР-4-138).
А любовь «космических негодяев» к Пушкину («Вечность и тоска — игрушки нам! / Наизусть читаем Пушкина») заставляет вспомнить начало стихотворения 1967 года: «Бывало, Пушкина читал всю ночь до зорь я». Как известно, сам Высоцкий часто называл Пушкина своим любимым поэтом. По свидетельству Георгия Епифанцева, учившегося с ним в Школе-студии МХАТ: «О Пушкине Володя мог говорить сутками! Мало кто об этом знает, но он великолепно знал Пушкина»929.