Энола Холмс и маркиз в мышеловке
Шрифт:
Вместо них передо мной предстал бледный человек, на спине и груди которого висело по табличке с одной и той же надписью:
ДЛЯ
$Јзмя0>ечжго
&ОЛОС
‘(Наносите.
(Массажное.
(Масло
Јан. ЯСемпта
Выглядел он так, словно его засунули в передвижную конуру. Несчастного облепили чумазые ребятишки и пытались стянуть с его головы помятый котелок.
— А где ты горчицу хранишь, дяденька? — весело подпрыгивая, крикнула одна из девочек. Видимо, шутка была потрясающая, поскольку ее друзья
Темные улицы гудели от шума: лавочники прикрикивали на юных беспризорников («А ну прочь!»), колеса телег скрипели, продавец рыбы орал во всю глотку «Свежая пикша на ужын! Бери-ите свежую пикшу!», матросы громогласно приветствовали друг друга. Полная дама, стоя на пороге, который давно пора было подмести, вопила: «Сара! Вилли!»
Интересно, это ее дети издевались над тем несчастным с табличками?
Меня окружали прохожие и их вульгарные громкие речи, и я шагала как можно быстрее, надеясь сбежать от этой толпы.
Среди всех этих непривычных для меня сцен и звуков я растерялась и не сразу заметила, что меня преследуют.
Ночь вступала в свои права, и сами улицы становились все мрачнее. В лавках погасили свет, открытыми оставались только таверны на углах, и из окон в непроглядную тьму выливались пьяные крики. На пороге одного из домов стояла дама с красными губами, белой кожей и черными бровями — видимо, одна из тех «жриц любви», о которых я читала. Она была в безвкусном платье с глубоким вырезом и отвратительно воняла джином и немытым телом. Правда, вонь здесь исходила не только от нее; весь Ист-Энд был пропитан мерзким запахом вареной капусты, дыма от пущенного на растопку угля, мертвой рыбы, выброшенной на берег Темзы, нечистот в сточных канавах.
И людей. В сточных канавах.
Кто-то лежал там, пьяный или больной. Дети жались друг к другу как щенки, стараясь уснуть. Очевидно, дома у них не было. У меня защемило сердце; мне захотелось разбудить ребятишек и дать им денег на хлеб и пирожки с мясом. Но я заставила себя ускорить шаг и пройти мимо. Мне становилось не по себе. Я чуяла опасность...
Передо мной возникла чья-то тень.
Она ползла по тротуару на четвереньках, волоча за собой босые ноги.
Я резко остановилась, словно громом пораженная, и уставилась на старуху в одном лишь рваном изношенном платье, которое почти не скрывало ее наготы — белья на несчастной не было. На лысой голове не было даже тряпки, зато ее покрывали жуткие язвы. Я чуть не вскрикнула, но вовремя сдержалась. Старуха, со скоростью улитки переползающая дорогу, безразлично взглянула на меня, и я увидела бледные, как крыжовник, глаза...
Зря я задержалась. За мной послышались тяжелые шаги.
Я ринулась вперед, но было слишком поздно. Преследователь настиг меня и впился в предплечье железной хваткой. Я хотела закричать, но твердая как сталь ладонь накрыла мне рот. У самого уха прогудел низкий голос:
— Шевельнешься или пискнешь — убью.
Я застыла от ужаса и всмотрелась в темноту, широко распахнув глаза. Я не могла сдвинуться с места и еле дышала. Крепкая рука преследователя обхватила меня за плечи, сильно их сжав, и я ударилась спиной обо что-то твердое; я бы подумала, что это каменная стена, если бы не знала, что за мной стоит человек. Он убрал руку
Мне удалось различить и кулак, стиснувший рукоятку.
Он был облачен в лайковую перчатку коричневато-желтого цвета.
— Где он?! — последовал грозный вопрос.
Что? Где кто? Я не могла вымолвить ни слова.
— Где лорд Тьюксбери?!
Ничего не понимаю. Почему незнакомец из Лондона расспрашивает меня о сбежавшем мальчике? И откуда он узнал, что я приехала из Бельвидера?
Тут мне вспомнилось лицо за стеклянной дверью в вагоне поезда.
— Последний раз спрашиваю, — прошипел негодяй, — где виконт Тьюксбери, маркиз Бэйзилвезерский?!
Время перевалило за полночь. В тавернах все еще гремели пьяные крики, сдобренные элем, и непристойные нескладные песни, но на мощенных булыжником мостовых и тротуарах не было ни души. По крайней мере там, где их освещали фонари. В тени мог скрываться кто угодно. И на помощь в этом богом забытом месте надеяться не приходилось.
— Я... э-э... — пробормотала я. — Понятия не имею.
Под подбородком у меня скользнул нож, и сквозь высокий воротник я почувствовала, как он прижимается к моему горлу. Я нервно сглотнула и закрыла глаза.
— Мы тут не в игры играем, — предупредил мой захватчик. — Ты же к нему сейчас идешь. Где он?!
— Вы ошибаетесь. — Я старалась отвечать спокойно, но голос у меня дрожал. — Вас ввели в кошмарное заблуждение. Мне ничего не известно о...
— Лгунья!
Я буквально ощутила, как в нем возрастает жажда убийства. Он резанул ножом по моему воротнику, но лезвие скользнуло по пластинке из китового уса. Я поняла, что оказалась на волосок от смерти, и, закричав, принялась извиваться, пытаясь вырваться из захвата, и размахивать саквояжем. Тот попал негодяю по лицу и отлетел в сторону. Незнакомец выругался, и хватка ослабла, но спастись все равно не удалось. Лезвие вонзилось мне в бок и попало в корсет. Вскоре последовал второй слепой удар в надежде угодить в плоть. Нож разрезал платье, оставив в нем большую неаккуратную дыру. В тот же момент я наконец высвободилась и побежала прочь.
— Помогите! Кто-нибудь, спасите меня! — кричала я в темноту, убегая со всех ног сама не зная куда.
— Сюда, мэм, — позвал высокий, писклявый мужской голос.
Все-таки мой зов услышали! Я чуть не всхлипнула от облегчения и повернула в тесный переулок между домами, пропахший дегтем.
— За мной, — приказал незнакомец и, взяв меня за локоть худой кистью, повел по извилистому пути к мерцающей в ночи реке. Там он помог мне забраться на узкие мостки, и они задрожали у нас под ногами.
Интуиция подсказала мне, что лучше повернуть назад, и сердце забилось быстрее прежнего.
— Куда мы идем? — прошептала я.
— Делай что тебе велено и помалкивай, — ответил мой проводник, и не успела я и глазом моргнуть, неожиданно заломив мне руку за спину, подтолкнул меня вперед, к неизвестной цели.
— Пустите!
Я вжалась каблуками в доски, и вместо страха на меня нахлынул гнев. Меня чуть не покалечили, пригрозили ножом, саквояж потерян, платье испорчено, планы рухнули, теперь еще и спаситель оказался неприятелем. Я вышла из себя.