Эрос
Шрифт:
Фон Брюккен помассировал себе область живота и негромко застонал. Затем позвонил и приказал принести чаю. Судя по запаху, это был чай с фенхелем. В чашку он добавил несколько капель коньяку.
– Хотите тоже?
– Нет, спасибо.
– Лишь несколько дней спустя, после безрезультатных поисков по всему городу, Луки посчитал необходимым поставить меня в известность о произошедшем.
– Я потерял ее, – сказал он.
– Что ты имеешь в виду?
– Я совершил глупость, Алекс. Страшную глупость.
– И чего же ты ждешь от меня?
– Помоги мне!
– Нет…
– И вы не стали ему помогать?
– А с какой стати? Сначала он занимает мое место, а потом приползает на брюхе и не знает, что делать дальше? То, что случилось, привело меня в настоящую ярость. Бедная моя возлюбленная!
Бегство из-под колпака
Три дня Софи проводит у Биргит, что в конце концов выливается в страшный скандал, затем возвращается в свою квартиру на Мерингдамм. Она просит у Хольгера прощения, разводит безжалостную самокритику, и он милостиво прощает ее, но при условии, что теперь она должна быть готова к активной борьбе. Несколько дней спустя Софи покидает Берлин, уходит в подполье и становится членом революционной ячейки.
В феврале 1969 года она участвует в первом ограблении банка. Революция остро нуждается в деньгах. Нападение на филиал сберкассы в районе Крефельд-Вест проходит успешно, как по маслу. Добыча составляет около тридцати тысяч марок, и ни один из преступников не задержан, их имена остаются неизвестными. Пройдет год, прежде чем Софи войдет в список лиц, разыскиваемых полицией. При выяснении ее личных данных в поле зрения сыщиков попадает и Лукиан Кеферлоэр, который ведет двойную жизнь в качестве редактора и бывшего члена правления заводов фон Брюккена. Ему нельзя предъявить никаких конкретных обвинений, тем не менее теперь он считается подозрительным, и за ним устанавливают постоянное наблюдение. Лукиан, чтобы заглушить боль, предпочитает снова посвятить себя руководству фирмой и становится – теперь уже официально – личным секретарем Александра фон Брюккена и одновременно генеральным директором без строго определенной сферы ответственности. В марте 1972 года он женится на Сильвии Таннер.
– Лукиан так и не простил себе той роковой ошибки. Более того, считал ее не просто ошибкой, а вмешательством судьбы. Естественно, он любил Софи так же, как и раньше, но теперь уже ничего не мог сделать для нее. Единственным, кто обладал хотя бы гипотетической возможностью помочь Софи, был я. Для этого требовались не только громадные материальные затраты, но и чисто технические. До этого момента Софи жила, извините за выражение, под колпаком; и наблюдать за ней было, конечно, некрасиво, но довольно просто и безопасно. Всего-то требовалось нанять пару-тройку наблюдателей, техников, дать взятку какой-нибудь мелкой сошке от чиновников – словом, ничего страшного, недорого и терпимо. А теперь все изменилось.
Чтобы ее разыскать, следовало вступить в конкуренцию с полицией, нанять профессиональных агентов, которые с большим риском для жизни, возможно, установили бы контакт с Софи. Однако посылать людей в криминальные круги – это совершенно особая задача. Конечно, добровольцев я нашел бы без особого труда, ведь ради денег – ради больших денег – люди готовы на все. Но для меня самого это была бы слишком рискованная игра. Если бы я вступил в нее, то сразу оказался бы очень уязвимым, меня могли шантажировать, задавать слишком много вопросов; мне пришлось бы посвящать в свои тайны множество людей, из-за этого в фирме могла образоваться противоборствующая группировка, обо всем рано или поздно пронюхала бы полиция – нет, нет, это было абсолютно невозможно! Единственное, что мы могли сделать, так это связаться с Биргит Крамер, которая теперь носила фамилию Фельзенштейн, ведь она вышла замуж за обеспеченного человека из благородной семьи, жила теперь в Шарлоттенбурге и целиком посвятила себя радостям буржуазного образа жизни.
Человека, которого я послал к Биргит, она приняла за полицейскую ищейку, хотя тот представился частным детективом. Даже если бы Софи дала о себе знать, заявила Биргит, сообщать об этом она никому не обязана. Впрочем, все указывало на то, что сводные сестры окончательно разорвали отношения. Софи оставалась неуловимой.
Я по-новому открыл для себя музыку Вагнера, хотя раньше не любил ее. Мы были уже не греческие боги, а максимум титаны, причем кастрированные.
Лукиан женился на Сильвии в надежде осчастливить хотя бы одного человека. Может, это звучит примитивно, но Сильвия действительно была счастлива с ним. Назвать счастливым самого Лукиана было нельзя, но он тщательно скрывал это. Он относился к той породе людей, кто, потерпев фиаско с одной женщиной, быстро переключаются на другую. Такому прагматизму, воспитанному в нем с детства, можно лишь позавидовать.
Грандиозное левое движение рассеялось и растворилось в подполье, многие его участники заняли удобную, ни к чему не обязывающую позицию сочувствующих, а вожаков-террористов переловила полиция. Летом 1972 года в Мюнхене прошли Олимпийские игры, а двумя годами позже в столице Баварии состоялся финал Чемпионата мира по футболу. Мюнхен олицетворял собой реакцию, особенно нетерпимую к революционному движению.
Однажды вы написали в каком-то эссе, что, хотя вам в то время было всего восемь лет, помните, как у входа в магазин «Херти» в Швабинге мальчишки продавали экстренные выпуски газет. В них шла речь об аресте террористки Гудрун Энсслин. [29]
– Да, помню. Даже моя мать, которую абсолютно не интересовала политика, не удержалась и купила себегазетку. На улицах тогда царило праздничное настроение.
– Значит, помните? Именно эти ваши строки и побудили меня обратиться именно к вам. Вы знали, что это был последний экстренный выпуск газет в нашей стране?
29
Энсслин Гудрун(1940–1977) – одна из лидеров западногерманской террористической группировки «Фракция Красной армии» (RAF). Покончила с собой в заключении. (Примеч. пер.)
– Нет, честно говоря, не знал… На самом деле?
– Сегодня трудно себе представить, какой панический ужас у граждан вызывала тогда кучка вооруженных индивидуалистов, в которую входила такая хрупкая и миловидная женщина, как Энсслин. Софи не имела к «Красной армии» никакого отношения. Скорее всего она принадлежала к «Движению Второго июня», но точных данных у меня нет. Боязливые бюргеры не понимали различия – им казалось, что это одного поля ягоды. О, я так боялся за мою любимую и иногда мечтал о том, чтобы ее схватили, ведь тогда я смог бы помочь ей. Но Софи как-то удавалось уходить от любого преследования, и я гордился ею. Возможно, она уехала за рубеж, в какую-нибудь очень далекую страну. В громких террористических актах ее, похоже, не задействовали – по крайней мере, в той шумихе, которая следовала за ними, ее имя не прозвучало ни разу. Софи инкриминировали только ограбления банков, не более того. Я прекрасно представлял себе, что при ее характере она могла очень быстро стать белой вороной в среде своих подельников. А может, ее уже не было в живых? Убийство предполагаемого предателя Шмюкера наводило на определенные размышления и позволяло предположить, что для этих людей нет ничего невозможного.
Когда пошли слухи, что террористы открыли тренировочную базу в Йемене, я попытался установить контакт с их правительственными органами – через подставных лиц, разумеется. При этом речь шла об экспорте вооружения, хотя никакого оружия на моих заводах не производилось. В свое время именно я настоял на этом, пойдя против воли правления. Однако мы производили много других полезных штучек, из-за которых перед нами открывались практически любые двери.
Кстати, я решил воплотить в жизнь задумку отца. Только не спрашивайте меня, почему и зачем. Мы действительно изготовили по тем заветным чертежам яйцевидные бункеры, сто штук по триста шестьдесят четыре тысячи марок каждый, и за два года все они разошлись. Особой прибыли это не принесло – с моей стороны это был скорее сентиментальный жест, своего рода причуда.