Еще одна версия

Кежоян Андрей Хоренович

Свое состояние он нажил, служа у Абрама Иосебашвили «мальчиком на побегушках». Он подробно рассказал, как именно проделывались преступные махинации. За взятки должностные лица различных швейных и текстильных предприятий в течение продолжительного времени «делали» ему адресованные поставщикам письма об отказе от фондов в пользу сторонних организаций. В свою очередь эти организации — торгово-закупочные базы некоторых союзных министерств — приняли на себя не свойственные им посреднические функции и поступавшую к ним фондовую ткань направляли в торговые точки Грузии, где она реализовывалась по завышенным ценам.

Ханукашвили признал, что в результате таких преступных операций он вместе с соучастниками нажил

большую сумму денег. Он назвал должностных лиц ряда предприятий и организаций Москвы, Ленинграда, Каунаса, которым вручались взятки, и пояснил, что деньги для взяток он получал от Абрама Иосебашвили.

Исчезновение Ханукашвили не вызвало переполоха среди клиентуры. Он и раньше часто и надолго уезжал из Москвы «по делам». Но Абрам Иосебашвили, без ведома которого Илья не имел права куда-нибудь отлучаться, почувствовал неладное и поспешил скрыться из Москвы.

Следственные органы объявили всесоюзный розыск Абрама Иосебашвили. Во многих городах страны — Вильнюсе, Риге, Киеве, Ленинграде, Москве, Тбилиси, — где орудовали его коммивояжеры, были произведены обыски. Вместе с письмами швейных предприятий и торгово-закупочных баз об отказе от фондов и передаче дефицитной ткани были изъяты деньги и ценности на сумму более 350 тысяч рублей.

Бухгалтерской проверкой удалось установить, что письма швейных фабрик нигде не регистрировались. Эти письма не имели юридической силы, так как само предприятие не может отказываться от фондов. Только фондодержатель (министерство) может заменить один сорт ткани другим или передать часть фондов другой организации. Потребителю же предоставлено право лишь отказаться от ненужной продукции, но не перераспределять ее. Следствие располагало неопровержимыми фактами о злоупотреблении служебным положением некоторых должностных лиц с фабрик и торгово-закупочных баз, которые за взятки выступали посредниками в махинациях махровых жуликов.

Иосебашвили хитроумно, как паук, плел сеть своих преступлений и зорко следил за отгрузкой «транзитного» товара. Договариваясь с директорами магазинов Грузии, он каждый раз указывал, какие именно ткани и по каким завышенным ценам продавать. И строго контролировал, чтобы во всех городах и магазинах эти цены были одинаковыми.

Ни один из тех, кто вступил в сделку с Иосебашвили, не задумывался о возмездии. «Озарение» пришло позже.

Вот что написал подследственный Казис: «Соблазн получить ни за что большие деньги оказался у меня сильнее голоса совести. Но это только кажущееся обогащение. «Ни за что» деньги не платят — их нужно «отработать» ценой потери совести или прямого преступления, а иногда тем и другим вместе. Но наступает расплата за ошибки. Сейчас совесть пробудилась во мне и беспрерывно меня мучает. Чистосердечное признание поможет мне облегчить душу, а следствию — полнее разобраться во всем. Мои колебания позади. Во время обыска в моей квартире было найдено 9800 рублей. Но у меня есть еще два тайника, и спрятанные в них деньги я добровольно сдаю государству, чтобы хоть в какой-то мере погасить ущерб, причиненный моей преступной деятельностью».

И действительно, Казис указал у себя на даче два тайника и выдал 13 150 рублей.

Но некоторые из подследственных вели себя иначе. Они, видимо, заранее готовили себя к встрече со следователем и старались все предусмотреть. Так, Михаил Семенович Мачульский из Ленинградского швейного объединения «Ладога» двухэтажную дачу записал на имя матери. Автомашину, которой он постоянно пользовался, ему якобы по доверенности предоставила жена. Кстати, с женой он официально считался в разводе, но жили они вместе. В коммерческих делах Мачульский всячески пытался вуалировать следы преступлений. Например, отказываясь в пользу какой-либо базы от строго фондированной ткани, выделенной для «Ладоги», он требовал, чтобы эта

база в свою очередь выделила объединению, допустим, искусственный мех «в порядке обмена или исходя из производственной необходимости». Причем никакой необходимости в мехе у объединения не было, все это Мачульскому было нужно, как говорится, для отвода глаз.

Дело по обвинению Ханукашвили и других суд рассматривал долго, шаг за шагом выявляя каждую незаконно оформленную сделку, терпеливо и последовательно разбираясь с каждым подсудимым.

Все они приговорены к различным срокам лишения свободы. В связи с тем что Абрам Иосебашвили скрывался, а расследование по делу созданной им преступной группы подходило к концу, материалы на него были выделены в отдельное производство.

7. «Курортник»

Шло время, и работники милиции установили все связи и места возможного появления Абрама Иосебашвили. Стало известно, что в последнее время он лихорадочно скупал ценные вещи, порой переплачивая комиссионную стоимость. Приемник «Сателлит», шуба, платиновый браслет, четыре пары японских часов в золотом корпусе, магнитофон, телевизор... Только за три дня он истратил пятнадцать тысяч рублей.

Следствие уже знало, что за спиной этого преступника было пять классов школы и тринадцать лет лишения свободы по четырем судимостям, две из них во время Великой Отечественной войны — за хищения социалистической собственности. Первые его шаги после освобождения в 1946 году были неудачными: аферу с тканями разоблачили, и он был вновь осужден на пять лет. Казалось бы, пути в торговые организации для него навсегда отрезаны, но он все же сумел занять должность товароведа торгово-закупочной базы «Грузуголь». Здесь он тщательно изучил все операции, связанные с возможностью получать дефицитные фондовые ткани, и, когда в республике вырос спрос на них, предложил свои услуги знакомым директорам промтоварных магазинов.

Курортный сезон в Сочи, как и на всем Черноморском побережье, в том году начался рано. Теплые и солнечные дни увеличили приток «дикарей». Не было дня, чтобы к Клавдии Андреевне Филатовой, проживающей в поселке Хоста, не обращались приезжие за ночлегом. И хотя дом ее стоял не на бойком месте, а на окраине поселка, тем не менее желающих хватало.

Однажды утром к ней в калитку постучался незнакомец:

— Хозяйка, сниму комнату!

— Не сдаю!

— Хорошо заплачу!

— Ну-ка зайди во двор, — предложила Филатова. Вошел, заметно хромая на правую ногу, хорошо одетый полный мужчина, пожилой, невысокого роста. В руке он держал небольшой чемодан.

— Я один, — сообщил он. — Мне нужна комната.

— Три рубля за сутки, — объявила Филатова.

— Согласен.

Филатова была немного удивлена тем, что незнакомец пожелал жить у нее за такую плату. «Впрочем, — подумала она, — мне-то что? Главное, платил бы аккуратно».

— Хозяйка, вот вам тридцать рублей аванса.

— А сколько времени вы будете жить? — спросила она, уже почтительно.

— Там видно будет, — неопределенно ответил новый постоялец.

Кроткий, как окрестила своего жильца Филатова, был мало похож на обычных курортников, которые целый день пропадали на море. Он все время просиживал во дворе, под деревьями. Ничем не увлекался, книг, газет не читал, больше находился в раздумье. Никто его не навещал, и сам он не старался завести с кем-либо знакомство.

Каждые десять дней он без напоминаний платил за комнату. Это хозяйку устраивало, хотя новый жилец отличался некоторыми странностями. Например, по понедельникам он тщательно перекрашивал изрядно поседевшие темные волосы в рыжий цвет. Этот цвет ему вовсе не шел, но он почему-то упорно закрашивал не только голову, но и усики. Так он прожил полтора месяца.