Эсхит. Нерыцарский Роман
Шрифт:
И ещё Тровард восхищал всех необъяснимо острым зрением: стоило в небе появиться едва заметной точке, как он тут же называл, что за птица летит и, взяв в руки лук и почти не целясь, пускал вверх смертельную стрелу и никогда не промахивался, и порода убитой птицы всегда совпадала с тем, что он говорил. И так, кроме него, не умел никто, и всеми прочими это воспринималось уже не как банальное, пусть и самое высокое воинское искусство, а как мистически-гениальный дар, все считали Троварда как отмеченного высшими силами, словно в него воплотился некий легендарный герой древности, и ему дано не просто свершить великие подвиги, но изменить мир. Так что состязания на меткость обернулись теперь бессмысленным занятием, ведь можно хоть тысячу раз попасть в мишень, спокойно стоящую на земле, но попробуй только один единственный раз пронзить стрелой то, чего, в общем-то, не видно, да ещё оно куда-то летит, не оставаясь на месте.
Словом, скоро скромный и неразговорчивый, из-за трудностей с чужим для него языком северянин среди моих учеников --- и наивных младших, и высокомерных старших --- превратился в кумира или живого идола, явившегося к ним с тем, чтобы они осознали, насколько они несовершенны и убоги в своих стремлениях быть первыми и лучшими, ибо таких как они, толпа, а избранных, как Тровард --- единицы. При сём он ничего
Один лишь Йорди, казалось, относился к Троварду как к обычному товарищу, тем паче, что в очень сложном и тяжёлом ремесле конной стычки на копьях ему по-прежнему не находилось равного, ведь Харгрив Эсхит по мощи и непробиваемости походил на свежепостроенную, сложенную из цельных обтёсанных кусков гранита, толщиной в десять локтей крепостную стену, а идти на такую, значит быть самоубийцей. Он придумал новую забаву для себя --- ему стало скучно биться со слабыми по его понятиям соперниками, и поэтому брал сразу два копья --- в каждую руку по одному --- и вызывал на бой пару противников, они скакали ему навстречу по обе стороны от него с копьями наперевес, защищённые щитами и, когда сходились, одновременно били его в закрытые только доспехами места на теле --- ведь не мог же он держать ещё и щит --- а Йорди, в тоже время, в ответ ударял по ним. И никогда молодой барон не выпадал со своего места, всегда оставался на коне, а его товарищи по забаве, выбитые тупыми наконечниками копий из сёдел, валились на песок, как деревянные чурочки в детской игре. Вы бы видели, каким он казался счастливым в тот миг, как беспечно и искренне смеялся.
И вот настал тот день, когда я со своими двенадцатью учениками отправился в дорогу: нас ждал большой и невероятно многолюдный, открытый для всех --- и опытных, и начинающих --- турнир, проводившийся королём Луигором V в окрестностях столицы своего королевства раз в три года на широкой, как поле боя, поляне. Количество участников на том турнире могло быть беспредельно. В самом разгаре стояло лето, ночи были короткими, а дни длились долго, солнце заходило лишь на несколько часов, поэтому поединки --- любые: одиночные или целыми отрядами рыцарей --- проводились в бесконечном множестве. А стремящихся проявить себя, жаждущих ощутить на себе, если не сияние славы, то хотя бы её отблеск всегда хватало. Мы --- мои подопечные и два моих помощника --- двинулись по широкому, хорошо наезженному тракту в объезд высоких скалистых гор, через которые невозможно было проехать на лошадях, --- их преодолевали только пешком по крутым и узким тропам. Тровард, узнав, что через горный перевал существует проход, пусть и более трудный и опасный, сразу вознамерился пройти по нему, юноша, в отличие ото всех остальных, вырос в горах, горы для него были естественной и родной стихией, где он чувствовал себя, как он жестами и словами объяснил, неожиданно разговорившись, точно орёл, свободно парящий в небе. Я, конечно, запретил, и, наверное, всё тут же и забылось бы, словно пустая болтовня, сказанная между прочим, но его неожиданно поддержал Эсхит, ему сразу же понравилась идея испытать себя в новом, неизвестном ему деле --- он никогда не ходил по горам. Причём северянин предложил ехать верхом --- его конь, приспособленный к крутым и каменистым тропам, не боялся идти по краю пропасти, как утверждал Тровард, он говорил, сколько бы ни казался тяжелым путь через горы, там, где пройдёт человек на двух ногах, там пройдёт и конь на четырёх. Услышав это, Эсхит, ещё сильнее распалился желанием ехать именно через перевал, он заявил, что если конь, бессловесная и неразумная тварь может там пройти, то он как человек просто обязан идти там. И почти все из присутствующих согласились с ним, всем захотелось ринуться напрямик через горы вслед за Эсхитом, и лишь один из учеников (может он оказался единственным, кого я по-настоящему научил чему-то?) по имени Ллойд Ютингер возразил, что все обязаны действовать по установленному порядку, и ученики должны следовать за своим учителем. Но простодушный Тровард, который, в сущности, был не моим учеником, сказал, как-то совсем не взрослому улыбнувшись, что, мол, наставнику мешает быть там, где его подопечные, тем более, так он может на собственном примере показать свою силу и храбрость. А юный барон, всегда внимавший мне как родному отцу, промолчал, но он с такой яростной надеждой смотрел мне в глаза, что откажи я ему в ту минуту, то, наверное, тут же отрёкся от меня, словно я его предал и обманул и, бросив всё это наше так называемое рыцарство, ушёл бы пешком домой. Я, хоть это и выходило неправильно, не совсем по закону, но поступить наоборот тоже казалось невозможным, согласился. Словом, мы --- я, Эсхит и злосчастный Тровард --- направились в горы, остальные десять учеников с моими помощниками поехали привычной дорогой в обход.
Горы и чистое, как голубые глаза пятнадцатилетней девочки, небо остались единственными нашими свидетелями... Я ехал первым, Тровард --- за мной, последним --- Эсхит. Наши кони осторожно ступали, поднимаясь по узкой тропинке, идя всё медленнее и иногда совсем застывая на месте, наконец, подъём стал настолько крутым, что ехать верхом стало невозможно, и мы спешились, поведя оробевших коней по уздцы. И довольно скоро --- я не ожидал, что так скоро, я думал, что путь вверх окажется гораздо длиннее --- мы достигли наивысшей точки перевала, за которой открывался более пологий, нежели подъём, склон, уходящий от нас вниз. И едва мы её преодолели и начали, придерживая коней, спускаться, потихоньку шагая по неровным камням, как тропика стала заметно шире, а прямо возле поворота вывела на небольшую ровную площадку, оканчивающуюся обрывом в пропасть. Тровард тут же бросил повод и, словно увидев что-то родное и близкое, кинулся бежать к обрыву, остановившись лишь у самого его края. Северянин, показалось, будто опьянел или слегка спятил: он стоял носками своих сапог в полудюйме от пропасти и, ничего не боясь, скорее наоборот, сильнее распаляясь, что-то до предела громко орал и весело пел во весь голос на своём языке. Он, похоже, испытывал своего рода блаженство от ощущения смертельной опасности и того, что он упивается ей и жаждет, чтобы это чувство поглотило всё его существо. Он на мгновение оглянулся на нас с Эсхитом, и в его сияющих глазах отобразилось совершенная радость абсолютно свободного человека, одарённого высшей волей, полного властителя своей собственной судьбы и судеб всех и каждого. Эсхит, видимо, понял его взгляд как призыв подойти и стать рядом, и, то ли действительно запутавшись, то ли специально долго освобождая кисть руки от повода, не сразу, но он всё-таки приблизился к Троварду и замер подле него. Было заметно, когда Эсхит рискнул опустить глаза вниз, как задрожали его колени, как он старался
Я оцепенел: я понял и одновременно не понял, что произошло, ужас и отчаяние раскалённым камнем ударили мне в грудь, всё в глазах почернело, дышать я не мог, нормально мыслить не мог, своей воли лишился, я будто бы превратился в сгусток кровавой слизи, что поблёскивает, медленно сползая вниз, на зазубрившимся лезвии секиры, после того, как ей, расколов тяжёлый шлем, раскроили вражий череп. Не знаю, как я очутился в седле, как снова --- теперь в обратном направлении --- перемахнул через перевал, как проскакал, не переломав ноги коню и не свернув себе шею, весь крутой склон. Опомнился я только тогда, когда снова оказался на ровной дороге на том самом месте, где она расходилась в разные стороны: первая --- главная в объезд, и вторая --- в горы. Куда мне сейчас деваться, как ехать на турнир без двух своих воспитанников? Я даже и не думал об этом. Мчаться, как убегающий от ястреба заяц, в свой родовой замок и спрятаться в нём ото всех, избегая всяких отношений с миром? Но кто мне позволит, я слишком известный и необходимый всем персонаж, и обязательно кто-нибудь настырный и пробивной прорвётся сквозь запертые двери, сломает все задвижки и засовы и нахрапом возьмёт мою крепость и начнёт задавать вопросы, а не смогу ни на один ответить, мне проще будет броситься с самой высокой башни замка, чем что-то сказать о случившимся. А потом вернутся с турнира старшие и из родных вотчин, отпущенные на короткое время, младшие ученики, как от них всех потом избавиться --- как избавиться от слов, что они скажут, от глаз, которыми они станут глядеть на меня, своего любимого учителя? Мне теперь вообще нигде и никогда не избежать ни слов, ни взглядов, всеобщий позор и насмешливое презрение всего света вот моя дальнейшая участь: наставник, не сумевший научить своего подопечного простым рыцарским законам, не наставник, а шарлатан. Преступление, свойственное лишь грязным разбойникам и подлым, бесчестным нищим бродягам совершил благородный человек, и вся тяжесть содеянного падает на меня как на его учителя, а поднявшаяся постыдная для рыцарского сословия молва обесценит и принизит само понятие рыцарства и, значит, я гораздо больше виноват, чем сам преступник. Впрочем, всё это, конечно, очень существенно, но главное состояло в том, что единственным моим настоящим судьёй был я сам, и никто жёстче и безжалостней не пытал так меня, как я пытал себя. Я, старый воспитатель молодёжи, испытанный годами наставник, уважаемый и почитаемый всем миром Мастер Клайн, кто бы и чего бы ни говорил после, на самом деле никто. Я знал теперь, что меня как бы нет, самого себя я воспринимал как несуществующего. И зачем мне тогда было оставаться там, где бы меня считали имеющего место быть?
Я скакал, не имея ни цели, ни смысла, ни мыслей о том, что будет завтра, не помню, куда я ехал, сколько дней и ночей я шатался по свету, когда пал мой конь, я пошёл пешком, пока не дошёл до берега моря, идти дальше стало некуда, я отыскал в скалах у берега этот грот и с тех пор обитаю здесь, кормлюсь тем, что поймаю --- рыбой, крабами, устрицами, иногда мелкими зверьками, что выходят к воде. Словом, живу, как могу, пока есть жизненные силы. Откуда вот только они, и почему мне отпущен такой неестественно долгий век, видимо, что-то должно произойти такого важного, что я обязательно должен увидеть и узнать?
2 ЧАСТЬ
VIII глава.
...К полудню следующего дня они добрались до порта. Клайн Улофс показал им, как быстрее доехать до ближайшего, правда, он сам никогда там не бывал, сторонясь людей, но ему приходилось наблюдать с вершины горы в ясную погоду, как крошечные на таком отдалении кораблики заходят в гавань, а по двум дорогам к берегу с разных направлений на лошадях и пешком едут и идут толпами и в одиночку люди, а обратно --- везут грузы на больших телегах и маленьких повозках. Путники как раз успели к отходившему скоро кораблю, Этьен легко сговорился о цене за себя, за Рауля и за лошадей: в тот край, куда они собирались плыть, пассажиры попадались очень редко, последним, где-то с полгода назад, тоже был рыцарь --- немного странный, необыкновенно высокий, с долгим, как у борзой собаки лицом --- и тоже вместе с лошадью, как поведал им капитан. Суда туда ходили почти пустыми, и только обратно целиком загруженными: везли какой-то очень редкий и особо ценный жёлтый мрамор, который нигде нельзя было добыть, только как в той стране.
Трёхнедельное плавание по морю прошло без приключений и несчастий: ветер всё время дул попутный, в меру сильный, он гнал судно ровно и достаточно быстро, и поэтому они смогли, как заявил им капитан, раньше обычного срока причалить к берегу. Сойдя с корабля, Этьен и Рауль попали в странный город: он весь состоял сплошь из одноэтажных домов, сложенных из кусков расколотых в разнобой жёлтых камней, склеенных между собой какой-то чёрной смолой, отвердевшей на убийственно сильной жаре. Рыцарь и его оруженосец пока пересекали город, проезжая по его пыльным улицам, встретили едва ли трёх-четырёх редких прохожих, которые быстрым шагом, почти бегом успевали прошмыгнуть перед всадниками, выйдя из одного дома, чтобы тут же войти в другой. Все местные жители были одеты в длинные, достающие до пят светло-жёлтые одежды, напоминавшие балахоны пустынных отшельников, казалось, туземцы одевались под цвет высоко висевшего над землёй палящего солнца.
– -- Здесь невозможно долго находиться, --- сказал Рауль, с трудом разлепляя пересохшие губы, --- а они как-то живут. Привыкли?
– -- А нам идти дальше, --- отозвался Этьен, --- туда, где люди не живут, и вообще никакие живые существа не живут. Наш путь в пустыню...
Миновав половину города, они выехали безлюдную на площадь, посреди которой стоял немного возвышавшийся над другими, но всё-таки же одноэтажный дом, как и все остальные тут, только гораздо более широкий, если смотреть на него спереди и более длинный, если глядеть сбоку, и главный вход в него был выделен выкрашенной в голубой цвет дверью, возле неё, как глиняные истуканы, замерли два вооружённых короткими копьями в руках и ножами за поясом стражника. Но когда Этьен и Рауль подъехали к ним близко, то с недоумением поняли, что стражники не настоящие, они всего лишь хорошо сделанные статуи, очень похожие издалека на живых людей.