Эсхит. Нерыцарский Роман

Жабин Олег Иванович

– -- Нет, я такой, какой был и какой есть и буду, --- запальчиво возразил Рауль, --- и кому как не мне знать, какой я и кто я?

– -- Каждый из нас всё знает о себе, --- тихо сказал Этьен, --- и ничего о другом. А если этот другой ты сам? И что ты будешь делать, если другой неожиданно откроется и ты поймёшь, что ты не ты, и участь твоя изменилась на противоположную, а судьба стала иной?

– -- Цельной личности это не грозит, --- ответил Рауль, --- если человек что решил для себя твёрдо и окончательно, то так и оно случится. Он всё предпримет ради достижения цели. И пусть знает этот горе-прорицатель, что ничто не изменит моих убеждений.

Он замолчал, почувствовав, что за его спиной кто-то находится, юноша оглянулся: там стоял улыбающийся, как провинившийся мальчишка, старик. Он осторожно, стараясь не касаться рук Рауля забрал у него маску и снова надел её на лицо.

– -- Очень давно, за сто поколений до нас, --- начал он говорить, --- тогда тагонты

жили как дикие животные: не умели строить жилищ, не знали, как охотится на зверей, не понимали, что растения можно выращивать самим, а не искать, то, что выросло естественным образом, не владели искусством изготовления глиняной посуды, орудий земледелия и оружия для превращения живых в мёртвых с неба на огромном, извергающем ревущий огонь корабле спустились к нам некие существа. Они казались подобны людям --- те же две ноги, две руки туловище и голова --- но людьми они не были, ибо были, как великаны, одетые в блестящие серебряные одежды (а мы тогда вообще никакой одежды не знали), их испускающие свет лица потрясали своим неземным белым цветом, а хоть и говорили они на непонятном языке, их голоса завораживали волшебной мелодичностью. Они с таким нездешним добром отнеслись к нам, словно мы являлись их родными детьми --- да они и стали нашими отцами. Небесные посланцы научили нас всему, чем мы пользуемся до сих пор, они дали нам знания, которые очень обогатили нас, они сделали нас разумными, без них мы бы оставались диким племенем, благодаря им, мы превратились в сообщество людей. И маски тоже их дар, надев маску, мы как бы вытаскиваем из себя другого себя, мы становимся теми, кто сейчас, в данную минуту стоит перед нами. Здесь, такие как вы --- белые, высокие, красивые --- бывают редко (в этом году, что удивительно, вы не первые, обычно, не чаще чем раз в пять-семь лет тут появляются люди, похожие не на людей), но всегда белый человек у нас как самый желанный гость, поэтому вас так радостно и встречали. Наверное, в своё время мы здесь и создали тут на границе Великой Пустыни свою страну и общество, чтобы любой странник, путник или отшельник могли приготовиться к её переходу, а мы обязаны научить вас, как там не погибнуть и вернуться обратно живыми. Итак, вам предстоит очень тяжёлый и смертельно опасный переход через горячие пески под убийственно палящим солнцем. Пойдёте, конечно, пешком: кони не выдержат пустыни, они подождут вас здесь, о них хорошо позаботятся. Свои замечательные одежды --- и обычные, и железные --- снимите, и наденете то, мы вам дадим --- белые, длинные балахоны, только так светлокожий человек может перейти пустыню. Поведёт вас наш проводник, а когда возвратитесь с острова, он приведёт вас обратно --- проводник будет вас ждать, без вас ему назад дороги нет.

– -- Проводник понимает наш язык?
– -- Спросил Этьен.

– -- Нет, --- ответил жрец, --- понимать чужой язык подвластно лишь жрецам, и только когда они надевают маску в пределах святилища, вне святилища маска та же безделушка.

– -- А зачем здесь столько масок, --- спросил теперь Рауль, --- ведь вы пользуетесь одной?

– -- Нет, жрецы используют все маски, что есть, --- ответил жрец, --- народов в мире много и языков много, и каждому соответственно предназначена его маска. Ведь сюда может прийти кто угодно и откуда угодно, и пусть это происходит раз в сто-двести лет, а некоторые бывают и в тысячу лет раз, но ведь это происходит и бывает...

XI глава.

Жрец снял маску, превратившись снова в старика, повесил её на прежнее место и молча, изобразив лишь усталую улыбку сухими губами, пошёл из святилища, Этьен, а за ним и Рауль двинулись следом. Они миновали тот же узкий проход и вышли на тот же двор, где оставили коней, стоявших на привязи возле деревянных кормушек, до краёв засыпанных отборным овсом.

– -- Откуда в пустыне столько дерева, чтобы делать эти большие кормушки для лошадей, --- удивился Рауль, --- и как они умудряются выращивать такой крупный овёс, если вода здесь ценится наравне с золотом?

Ему никто не ответил, а старик жестом позвал гостей зайти в дом --- там, пока их глаза привыкали к полумраку, он достал из короба, стоящего на земляном полу, два огромных свёртка. Тагонт осторожно положил свёртки на низенький стол и неторопливо развернул. В первом оказались две длинные белые рубахи наподобие балахонов из тонкой и лёгкой материи, а во втором --- две пары открытых кожаных сандалий. Старик, разложив всё на столе, неумелым движением показал молодым людям, чтобы они снимали свою одежду и надевали ту, что он им предлагал. Этьен, не сомневаясь ни секунды, повиновался и быстро сбросил всё, что на нём было, Рауль же замешкался и с недоверием разглядывал свои новые одежды, но, увидев, что Этьен уверенно снимает с себя один предмет облачения за другим, стал делать так же, как и он, правда, особо не торопясь. "Хороши воины, --- думал Рауль, --- без лат, без нормальной одежды, без коней. Может и меч заставят отдать? Мы кто, шуты и паяцы?"

С такими мыслями он, наконец (Этьен давно стоял и ждал его), напялил на себя балахон, просунув голову

через тесное отверстие и сразу же удивился непонятно для чего висевшему прямо под подбородком мешочку, напоминавшего птичье гнездо.

– -- Что это, зачем?
– -- Вскричал Рауль.

– -- Капюшон, --- ответил Этьен, усмехнувшись, --- сними и переверни рубаху наоборот и капюшон будет сзади, на своём месте. Да, оружие тоже положи вместе со своей одеждой, оно бесполезно в пустыне. Там вообще бесполезно и бессмысленно всё, к чему мы приучены: в пустыне свои правила, и мы должны действовать так, как велят туземцы. Иначе, обратно не вернёмся.

Рауль хотел что-то ответить, но понял по тону Этьена, что возражения сейчас глупы.

Старый тагонт, пока они переодевались, привёл проводника --- того самого человека, что попался им первым у гряды, старик, привлекая внимание Этьена, дотронулся своим пальцем до глаз и ушей проводника и от них провёл невидимую линию в сторону пустыни. Этьен понимающе кивнул.

Они взяли в руки очень длинные, выше головы, крепкие палки, чтобы они служили посохами в пути и повесили через плечо холщёвые сумки с достаточным запасом провизии, в виде пресных сладковатых сухих лепёшок, которые только и могли быть единственной пищей в пустыне и вышли из мягкой прохлады дома наружу. А когда снова очутились на большой улице, то их как прежде ждала вся деревня, никто не ушёл, пока странники находились в святилище: маленькие, нелепые, чёрные человечки огромными глазами глядели на высоких, красивых белых людей и, блаженно улыбаясь, плакали, наивные тагонты казались трогательно счастливыми детьми, получившее что-то очень дорогое для себя, то, о чём грезили всю жизнь, чистая, искренняя любовь и простодушное умиление сияли на их просветлённых лицах.

"Какие непосредственные и естественные люди, --- подумал Этьен, --- среди нас, так называемых, высокоразвитых такая простота и открытость невозможны: почтут за глупость и недомыслие. Эти чёрненькие чище нас беленьких. Знали бы они, какой я "беленький", что я натворил и по какой причине тут... Узнали, наверное, отвернулись бы? Или нет, они просто не поняли бы, как я могу сделать что-то плохое, они как новорождённые, для которых нет понятия зла? А может то, что сделал я, не есть зло, может, я вообще ничего не сделал, вернее, чтобы я или кто-то ещё не делал, то всё случилось бы как случилось, и всё что произошло, произошло бы точно так, а произошло всё потому, что должно было так произойти? Зло, появившееся по моей вине, появилось бы и без меня, я оказался всего лишь безликим исполнителем, и на моём месте мог быть кто угодно, какая-то отдельно выбранная личность здесь не важна? Но почему тогда именно я обязан всё исправить и возвратить привычный порядок? И кто определяет выбор и назначает исполнителей, и почему одно считается злом, а что-то другое добром, ведь кому-то, то же самое зло идёт как добро и наоборот. Не бывает всеобщего зла и совершенного добра, всегда будут противоположности в отношениях к ним. Вероятно, добро и зло одно целое, как сросшиеся вместе близнецы с единым организмом, с перетекающей из первого во второе кровью, и их невозможно разъять. Всё зависит исключительно от выбора каждого отдельного человека, что он выбирает, то для него зло или добро. И я свой выбор сделал, для меня всё определенно, а значит, довольно, ненужных мыслей, сейчас надо идти, что бы потом вернуться. В конце концов, я же не мир спасаю --- мир всегда неизменен, спасать его глупо, чтобы не происходило, в итоге всегда остаётся прежнее, уже бывшее --- я самого себя спасаю".

XII глава.

Когда селение осталось далеко за их спинами, Рауль произнёс:

– -- Славный народец, только не понятно, почему такое отношение к нам, ведь мы их ни от чего не спасли, не защитили ни от какой опасности, ничего им не дали и не подарили? Мы просто были. Где тут повод превращать нас героев? Герой обязан что-то сделать, а если ничего не сделал, то какой тогда он герой?

– -- Рауль, --- сказал Этьен, --- это слава. Почему она так смущает тебя?

– -- Странное, обманное ощущение: вроде приятно, когда прославляют, но ведь прославляют не заслуженно, --- ответил Рауль, --- истинная слава добывается собственной доблестью, когда героем становится первый среди равных. А тут какое-то беспричинное почитание, словно нас считают не за тех, и мы заняли не своё место.

– -- Нет, Рауль, мы именно те, --- ответил Этьен, --- да, именно те, кто должен быть на нашем месте, и никто, кроме нас с тобой, на этом месте быть не может.

Говорить и дышать становилось всё труднее, и разговор угас. Солнце уже заваливалось за край земли, но жара по-прежнему казалось нестерпимой. Путники медленно брели по сухому и жёсткому песку, почти в нём не увязая, благодаря широким и плотным подошвам сандалий, головы они прикрыли капюшонами, и поэтому видели только то, что было впереди. А впереди бодро, помогая себе двумя посохами, шагал, не обращая внимания на пекло, маленький чёрный проводник, к его спине был прикручен свёрнутый туго кусок чёрной материи, а по бокам на поясе у него болтались два приличных бурдюка с водой. Иногда тагонт оборачивался на ходу, проверяя, не отстали ли его спутники.