Эсхит. Нерыцарский Роман

Жабин Олег Иванович

Разобравшись с лодкой, они направились вглубь острова.

– -- Что теперь, куда мы идём, что ищем?
– -- Спросил Рауль.

– -- Вход в Город Живой Смерти, --- ответил Этьен, --- он обозначен плитой с четырьмя равными сторонами и с прямыми углами. То есть её противоположные стороны и углы как зеркальное отражение друг друга. Здесь, среди всех этих бесформенных груд один совершенный предмет, думаю, найти будет просто. Только надо постараться успеть до захода солнца, а то ночевать на голых камнях не очень приятно. Гляди, Рауль, внимательно под ноги.

И пройдя совсем немного, они действительно наткнулись на небольшую всего в два локтя, если мерить каждую сторону в отдельности, плиту --- её поверхность выглядела хоть и ровной, но не идеально гладкой, а ещё ближе к углам к ней были приделаны что-то вроде ручек, за которые можно взяться, чтобы её поднять. Этьен и Рауль, каждый со своего края, не сговариваясь, одновременно ухватились за эти ручки

и подняли плиту. Под ней открылся вход. Они отнесли плиту в сторону и положили на землю, и, подойдя к входу, замерли на мгновение, словно пропуская вперёд себя кого-то невидимого, но тут же, опомнившись, решительно, сначала Этьен, и за ним Рауль начали спускаться вниз по едва видимым в полумраке ступенькам, зажатыми между двумя близко расположенными стенами. Спуск оказался долгим, идти было очень неудобно, потолок нависал прямо над головами, и им приходились постоянно отклоняться назад, чтобы не ударяться, а потом стало так темно, что шагали они на ощупь и думали только о том, как бы не упасть и не переломать костей. А спустившись, они очутились в длинном коридоре, в противоположном конце которого горел свет, и они пошли на этот свет --- свет испускали высокие двустворчатые двери, отделанные золотом, которое, казалось, сияло само по себе, ведь в подземелье не было источников света. По обеим сторонам дверей стояли два широкоплечих стража, облачённых в древние доспехи, сделанные из толстой кожи и красной меди, стражники не шевельнулись, когда путники приблизились к ним, на их прекрасных лицах не мелькнуло даже тени эмоции при виде незнакомцев. Рауль подошёл совсем близко к одному из воинов, на расстоянии рукопожатия и уставился ему в глаза --- тот и не шелохнулся, а его пустые глаза продолжали смотреть в никуда. И вдруг Рауль осознал, что перед ним мертвец, что стражник мёртв и мёртв он, похоже, не одну тысячу лет, раз на нём такие несерьёзные старинные латы, и поэтому город и называется Городом Живой Смерти --- в нём мёртвые изображают живых.

– -- Да Рауль, это трупы, --- сказал Этьен, словно читая его мысли, --- вечные мумии. Безжизненные тела, пустые оболочки. Мёртвая материя, сохранившая лишь внешний образ человека. Жизнеподобная смерть...

Он замолчал и со всей силы толкнул сразу обе створки дверей, и они распахнулись, открыв вход в Город.

XV глава.

...Прямо за входом начиналась улица, полная народа --- точнее, застывших в различных позах мертвецов: кто-то, шагая, замер на ходу, кто-то выходил из дома, кто-то стоял и смотрел себе под ноги, кто-то улыбался, кто-то казался хмурым и неприветливым, кто-то раскрыл рот, беззвучно крича. Какой-то дохлый оборванец сидел на мостовой и протягивал руку за подаянием, а проходивший мимо него давно умерший богач нарочито отвернулся, весёлый мёртвый мальчишка высунулся в окно и хохотал над маленькой неживой собачкой, что стояла на задних лапах, клянча подачку, навечно молодая девушка вела под руку высохшую мумию пожилой женщины, бравый усатый мертвец-молодец, с мечом и секирой, подвешенными у него на поясе, топал по улице с видом превосходства над всеми окружающими, краснорожий труп толстого, как полный куль муки, мельника погонял острой палкой труп строптивого осла, а на карнизе дома сидело три навсегда окоченевших ласточки.

– -- Город-склеп, --- бормотал оторопелый Рауль, --- для чего он создан и кем?

– -- Нам в этом огромном склепе надо найти склеп поменьше, --- отозвался Этьен, --- Зал-склеп. Тот, что в Гибельном Дворце...

Они пошли бродить по улицам, заходили в дома --- везде им встречались жители, город оказался очень населённым.

– -- Как здесь многолюдно, --- сказал Рауль, когда они выбегали, как нашкодившие школьники, из большого зала, где давалось театральное представление, в котором разыгрывалась сцена из жизни бессмертных героев.

– -- Я бы сказал: многотрупно, --- усмехнулся Этьен в ответ.

В одном из домов в комнате, служившей, скорее всего, спальней, они обнаружили лежащее на кровати тело прекрасной юной девушки --- девушка покоилась поверх покрывала, почти вся обнажённая и спала глубоким смертным сном. Не поверив, что она не живая, Рауль прикоснулся к её плечу и провёл своей ладонью до предплечья девушки. "Холодная" --- прошептал юноша и попятился назад, едва не оступившись на ступеньке и не упав. Эти молоденькие, хорошенькие девушки попадались им чаще всего --- всегда они были роскошно одеты, с множеством золотых украшений и россыпями бриллиантов и других драгоценных камней по всей одежде --- их мёртвая юность была вечной. И вообще, молодость в Городе Живой Смерти преобладала --- старые и просто пожилые встречались очень редко, в основном везде мелькали свежие, юные, красивые лица, будто бы кто-то специально отобрал самых лучших, самых невинных, самых прекрасных и гармоничных людей, навеки мумифицировав их совершенство.

На одной из площадей перед странниками предстал большой, вычурно-красивый дворец, они сразу решили, что это и есть Гибельный Дворец, но зайдя внутрь,

быстро поняли, что это не так: посреди просторного зала на возвышении стоял гроб, и в гробу лежал покойник, а вокруг него сидели в три ряда на общих скамьях скорбящие родственники и близкие усопшего в траурных одеждах, на их лицах, как взмах воронова крыла, темнела искренняя печаль, у многих блестели невысыхающие слёзы, на некоторых лицах отразилось столько горя, что хотелось подойти и как-то утешить несчастных, сказав им нужные и правильные слова. Этьен, словно в ритуальном забытьи, сел возле тихого юноши, низко опустившего голову, на краешек одной из скамеек, где оставалось пустое местечко, превратившись, таким образом, в участника похоронного действа, а Рауль, которому не нашлось свободного уголка, сел рядом прямо на пол.

– -- Никогда не думал, что чувства могут быть так выразительны, --- сказал Этьен, --- мы ведь в минуты скорби не разглядываем тех, кто скорбит с нами вместе. Мы смотрим либо на покойника, либо в пол, и какие у нас лица и лица у окружающих мы не знаем. Может, если мы взглянули бы на себя и на других в минуту горя, то никого бы и не узнали. Увидели бы совершенно чужих, незнакомых людей. Может, чтобы узнать подлинное лицо человека, надо знать каково оно в присутствии дорогого покойника?

– -- Рыцарь обязан быть сдержанным во всех обстоятельствах, --- сказал Рауль, --- горе, беду, печаль он должен хранить внутри себя и не выказывать всем, как самое сокровенное и дорогое. Впрочем, как и радость. Лицо рыцаря вроде маски, и что там под маской, знать может только он один. Если узнает кто-то ещё, то грех тогда считаться рыцарем.

– -- Хорошие слова, Рауль, --- ответил Этьен, --- правда, здесь они бессмысленны. Ведь они имеют значение лишь для живых. А где тут живые, только мы с тобой? Идём отсюда...

Они вышли из дворца другими, задними дверями и оказались на рыночной площади --- базарный день как раз нагрелся до бурного кипения и в полной тишине выплёскивался через край бесконечно роскошным великолепием: длиннейшими рядами за рядами уходили в даль, заваленные разным товаром, прилавки, за которыми сидели с выделано-благожелательными физиономиями довольные судьбой забальзамированные торговцы, разверзнувшие голосистые глотки в безмолвном крике, расхваливая все достоинства того, чем они торговали. А между рядами вышагивали колонны мумий покупателей, многие из них делали покупки или пока торговались о цене, и в их безжизненных глазах сверкала алчная жадность до всего, что они видят. А выбор казался беспредельно богатым: тысячами лежали горки самых лучших, самых спелых фруктов, и самых отборных овощей, в специальных стойлах стояли, готовые к забою, трупы откормленных породистых быков и жирных свиней, в клетках ждали своей участи бесчисленные породы мёртвых домашних птиц, кроликов и множество всякой дичи. На просторных лотках валялись куски мясных туш не подверженных гниению уже разделанных на большие и малые порции, а на толстых, крепких крюках висели всевозможные, блестевшие на ярком могильном свету копчёности и любая, какую только пожелаешь, пропитанная специями, ароматная солонина.

– -- Почему ничто не гниёт?
– -- Спросил Рауль.
– -- Ну, с людьми понятно, их пропитали особым раствором, и они, поэтому, сохраняются. Но фрукты, овощи, окорока, животные они-то как не пропадают, неужели каждое яблоко, каждую морковку, каждого кролика, опускали в бальзамирующий раствор, ведь это невозможно, это может занять, если действительно так было, долгие годы?

– -- Не знаю, --- ответил Этьен, --- возможно и не было никакого раствора, никакой жидкости. Возможно их умертвила некая сила, в одно мгновение, забрав их жизни и дав взамен всему, что тут находится вечное существование в виде жизнеподобных мумий?

– -- Но зачем?
– -- Удивился Рауль, --- тут не ни смысла, ни выгоды. Сюда же никто и никогда не войдёт, мы первые и единственные. И никого после нас не будет. Что, это всё только ради нас двоих, тысячи лет прошли, а мы лишь сегодня появились?

Этьен ничего не сказал в ответ, он толкнул ближайшую дверь, и они очутились в пиршественном зале, посреди которого стоял большой круглый стол, нагруженный целым морем самых разнообразных яств, где преобладали, в основном охотничьи трофеи: жареные рябчики, запечённые на углях вальдшнепы, кабанина на вертеле, тушёное рёбрышки молодых оленей, рыба тридцати трёх видов, соблазнявшая своей нетленной аппетитностью. Половина стола была забита бесчисленными частоколами бутылок наполненных всякими винами --- на некоторых ещё не успела высохнуть капельки воды, что появляются, когда бутылка только что вынута из холодного погреба. За столом сидело, наверное, не меньше ста трупов, их раскрасневшиеся рожи застыли в вечном веселье и радости, многие раскрыли рты, искренне хохоча до слёз. Кто-то замер, откусывая прямо зубами от хорошего куска мяса, кто-то уже пережёвывая, кто-то, выпивая из опрокинутого бокала чудесное, судя по блаженному выражению лица, вино, кто-то, держа толстыми грубыми пальцами ломтики свежего белого хлеба, дрожавшего, казалось от легкого сквозняка, так тонко они были нарезаны...