Если

Джонс Н. Г.

Затем мои губы прикоснулись к ее: пухлым, упругим, мягким. Ее поцелуй был самым вкусным, что я когда-либо пробовал. Это было не из-за синестезии, это был ее настоящий вкус, и ощущение ее полных губ, прижатых к моим, было бесконечным. Я ждал пощечины, но ее не последовало. Ее нежные руки притянули меня ближе, пока мы не стали одним целым. Она так нежно потянула мою нижнюю губу, я мог почти пропустить это чувство, если бы не сфокусировался на этом моменте. Даже с закрытыми глазами, я мог видеть глазами своего воображения, вихри быстро движущихся цветов, что закручивались вокруг нас. Тепло обрушилось на меня как водопад. Ее прикосновения были как ветер.

Я знал,

что сделал что-то ужасное. Пересек грань, к которой даже не должен был подходить.

Но я просто мужчина.

Я провел пальцами по спине по хлопку ее майки, над ее задницей, и мы переплелись. Я чувствовал, как растворяюсь в ней, наши цвета закручивались в ослепительных кругах, как краски, которые растекались на вращающемся столе. Мне нужно было остановить это, но волны тепла, которые были нежные, прежде чем полностью накрыли меня как бушующая река, притягивали меня ближе к ней. Она была такой мягкой, все в ней было бархатистым и гладким, и от этого мои поцелуи становились грубее. Я пропутешествовал к изгибу ее нежной шеи, к месту за ее ушком и втянул ее запах, намек на мыло с поцелуем цветка, что только я мог ощущать. Я прижался губами к секретному местечку, и она выпустила стон, звук, который я прежде не слышал от нее, и я увидел кое-что новое в ее голосе: небольшой всплеск золота и фиалки, что взорвался и исчез как фейерверк.

Ты должен остановиться, Эш.

Боже, я не хотел. Больше чем что-либо я хотел пройти весь этот путь, чтобы исследовать каждый сантиметр ее гладкой кожи, увидеть различные тени и формы ее стонов, и вкусить остальной вкус ее тела, но у меня были правила. Я утвердил эти правила для себя годы назад, и были причины для них. Воспоминания о смерти вспыхнули передо мной, и тепло, что проходило через меня, стало таким холодным, мои губы почти стучали друг об друга.

Вкус ее поцелуя превратился в кислое молоко. Лаванду поглотил бензин. Я должен был заставить себя вспомнить. Я должен был найти способ борьбы с этой обрушившейся волной.

Черт побери, прекрати, Эш!

Наконец, мои рациональные мысли закричали достаточно громко, чтобы услышать их, и я отстранился. Она смотрела на меня несколько секунд, ее взгляд был пустым, губы слегка приоткрыты. Я понимал ее замешательство. Лишь секунду назад я поглощал ее, но я не мог позволить переключателю щелкнуть. Сейчас я боялся, что было поздно. Я должен был уйти.

— Все в порядке? — спросила она, кладя руку на мою щеку. Я сделал шаг назад. Попятился от ее прикосновения, как будто она отталкивала меня, когда на самом деле все, что я хотел, отнести ее на футон и поглощать каждую часть ее тела.

— Да. Мне жаль. Я не должен был делать этого. — Я пытался выставить все, как будто это была моя вина, дать ей выход из этого положения.

— Здесь не о чем сожалеть, — сказала она. — Я тоже хотела этого.

Аххх. Она все усложняла для меня, я должен был отказаться от нее, как кто-то отказывается от наркотика. Быстро и без лишних церемоний.

Это буквально было больно. Было больно отвергать ее. Было больно так, что мой член пульсировал. Все это было гребаным отстоем — но мне нужно было немного воздуха. Стены стали давить на меня. Я не должен был нарушать своих правил, я разбил их. Я должен был выбраться из этих стен. Они все больше сужались, ее небольшая квартирка опускалась на меня.

— Я... я ухожу.

— Я сделала что-то не так? — спросила она.

— Нет, это не ты. Я просто должен уйти, — сказал я. Мне просто нужно было пространство. Я должен выйти наружу и подальше от нее. Мое желание к ней душило меня.

Она стояла беспомощно, когда

я схватил свою сумку.

— Мне жаль, — сказал я, когда открыл дверь.

11 глава

Бёрд

Джордан ввалился в мою ванную, чтобы воссоздать живую версию сцены в душе из фильма «Психо».

— Мы идем тусоваться сегодня, — триумфально объявил он.

— И это не могло подождать, потому что...? — спросила я, ополаскивая волосы.

— Потому что ты вела себя действительно чертовски странно на этой неделе. И я не мог выдержать это. Это срочно.

Брр. Иногда я хотела, чтобы он не был таким хорошим другом. Я просто хотела побыть одна после унизительного спора с Эшем.

— Я правда не хочу никуда идти.

— Я не помню, что спрашивал тебя, — сказал он.

Я выключила воду, и Джордан протянул мне полотенце, как мы делали это сотни раз, потому что привыкли так.

Я вздохнула, даже не осознав это. Джордан ухватился за это.

— Поговори со мной.

— Я просто устала.

— Я что, выгляжу как полный идиот? Должно быть, так и есть, — сказал он, следуя за мной из ванной.

— Я в порядке. У меня просто была не очень хорошая неделя. Вот и все.

— Я заметил, что Эш не приходит, — сказал он.

Мой взгляд переместился на него, а он рассматривал свои ногти, как будто пытался выяснить, нужен ему маникюр или нет.

Я не рассказала Джордану о поцелуе. Я не рассказала Джордану, что мои чувства к Эшу сменились от благодарности и увлечения к чему-то большему. Часть меня была смущена. В этом огромном городе у меня наконец-то появились чувства к этому бродячему художнику. Но дело было не только в смущении. Еще был отказ. Я уже привыкла к парням, которые боялись того, что подумают другие. С Эшем было по-другому. Он был умудрен опытом. Смотрел прямо внутрь меня. Он видел и испытывал мир по-другому. Он никогда не рисовал мой шрам, и я всегда задумывалась, было ли это потому что он видел меня, или потому что не видел. Ну, я полагаю, у меня был ответ. По глупости я подумала, что мое лицо не имеет значения. Что физическая деформация это что-то, на что он мог не обратить внимания. Но я видела, как он отшатнулся, когда я вытянула руку и прикоснулась к нему.

Как будто пытался убедить себя, что ему все равно, но понял, что наделал, когда поцеловал меня. Я всегда думала, что хорошая или плохая химия действует в обоих направлениях, но я ощущала поцелуй по всему телу: мурашки по рукам и спине, небольшие электрические искры прямо под кожей, как статические. И, тем не менее, Эш убежал.

Так что, главное, почему я не рассказывала Джордану: я не хотела его жалости. Я едва обсуждала, что чувствовала из-за шрама. Я притворялась, что он не беспокоил меня. Я ни разу не произнесла вслух, что не прошла прослушивание из-за своего лица. Я знала это. И была уверена, что Джордан тоже знал, но я всегда натягивала улыбку и показывала миру, что ничего из этого не беспокоит меня.

Но это была ложь.

— Это не удивительно. Он, вероятно, бродит по Уилширу, пока мы разговариваем, — съязвила я.

— Что происходит с вами двумя?

Было проще соврать, когда Джордан не спрашивал, но я ненавидела врать открыто, поэтому перенаправила вопрос:

— Почему ты спрашиваешь?

— Потому что очевидно, ты нравишься ему, ты, красивая сучка.

Я закатила глаза. Если бы он только знал.

— Поверь мне, ты понял все не так.

— Так я также буду неправ, если скажу, что он тоже тебе нравится?