Это было жаркое, жаркое лето
Шрифт:
Обступившие их парни с интересом следили за развернувшимся светским диалогом, стараясь не пропустить ни малейшей детали. Опомнившись, девушка не стала больше кричать, боясь получить вторую пощечину — у нее и от первой еще сильно звенело в ушах, и только неуверенно произнесла:
— Я Таня. Таня… Мышастая. — Свою фамилию она упомянула в уверенности, что это произведет на парней должное впечатление — кто же в городе не знал ее отца. Но у незнакомых парней это вызвало совсем иную, неожиданную реакцию:
— Надо же! Мышастая! — Голова оглушительно заржал и остальные моментально к нему
Мышастая… — еле выговаривал он, захлебываясь от веселого смеха. — Ты долго думала, красавица, прежде чем такое ляпнуть? А может, это просто ваша кликуха, леди? Тогда позвольте и мне… Я Голова, а вон еще Мелкий, Умник…
— Постой, постой, Голова, — вмешался последний. — А не тот ли это Мышастый, который…
— Тот самый! — гордо заявила девушка, вновь обретя уверенность в себе и горделиво задрав маленький носик. — Так что немедленно развяжите меня, иначе мой отец вас просто…
— Ша! — раздражено рявкнул на нее Голова. — Молчать, говорю, сука! — Он заметил, что она опять раскрыла рот. — Или я сейчас найду, чем тебе его заткнуть! — И обращаясь к Умнику, спросил:
— Что еще за хер такой с бугра?
— Ну, вспомни. Два наших городских деятеля. Один — Бодров, то есть Лысый. Другой — Мышастый, — пояснил тот. — В общем, местные бандюки.
— Ах, э-э-эти… — презрительно протянул Голованов. — Ну, эти мне не указ! Эти мне… Молчать же, сказал! — Голова Тани, хотевшей что-то вставить, мотнулась от второй сильной пощечины, вызвавшей в дополнение к звону в голове теперь уже искры в глазах, а Голованов спокойно докончил:
— Эти мне по херу. Я сам себе пахан! — И, задумчиво поглядев на девичьи ноги, скомандовал:
— А ну-ка, тащите ее в наш блиндаж!
Здесь, — он потянул носом, — обстановочка немножко не та. А там, у себя, мы с ней и разберемся. — И добавил, зловеще посмотрев Тане в глаза:
— Если вякнешь хоть слово, я тебе еще не так закачу. Понятно? — И удостоверившись, что та поняла, кивнула в подтверждение головой, сказал, уже обращаясь к мигом вцепившимся в девушку Соколу с Мелким:
— Чуть заметите, что эта коза хочет раскрыть рот, сейчас же пересчитайте ей зубы, да так, чтобы ни одного неучтенного не осталось.
Все! Вперед! — Он первым двинулся к выходу.
Таня, ничуть не сомневаясь, что если она надумает крикнуть, угроза насчет зубов немедленно воплотится в реальность, стиснула их как можно плотнее и принялась оглядываться по сторонам в надежде, что сейчас как в сказке появится какой-нибудь добрый принц и непременно спасет ее от этих наглых и, несомненно, очень опасных парней.
«Где же папочка? Когда он, наконец, приедет? И где этот мудак Толик? Он же должен находиться поблизости… Струсил, сволочь, не решается ее освободить, супермен хренов. А эти ублюдки такие страшные… У одного, что ее тащит, такой безобразный шрам на щеке. А этот, который, по всей видимости, их главарь… Он же напрочь отморожен — это видно с первого взгляда. И у остальных физиономии не подарочек, да и пахнет от них не иначе, как пороховой гарью… Только сейчас она сообразила, что замеченный ею мешок, что лежит в сумке их главного — не что иное, как банковская упаковка. Так они ограбили банк! — пронеслось в ее голове. —
— Сюда эту шкуру бросайте, — распорядился Голова, указав на такие же нары, как в блиндаже, где Таня только что лежала и откуда ее утащили парни. Да и сам блиндаж выглядел почти так же, только здесь не был сломан стол и вообще было почище. И внесли ее почему-то через какой-то лаз. Таня вспомнила, что они с Толиком пытались сюда войти, но дверь оказалась заколоченной. А найдет ли ее здесь отец? Таня, не выдержав, всхлипнула, но тут же, заметив белую тряпку в руке одного из этих придурков, опять воспрянула духом. Значит, отец, не заметив опознавательного сигнала, обыщет все кругом. Но только скорей бы все это произошло, скорей…
— Эй, братва, а девка-то наша вроде как плачет? — наигранно удивленным голосом спросил Голова, когда, свалив оружие на стол в кучу, все вновь сгрудились возле своей неожиданной и приятной на вид добычи. — А что обычно делают, чтобы девки не плакали, а совсем наоборот, чтоб им было очень хорошо? — хитровато прищурившись, задал он вопрос на засыпку.
— Засаживают им, наверное? — с надеждой предположил Сокол, заранее предвкушая удовольствие. Эти чертовы Зинка с Нинкой надоели ему до тошноты — хоть бы мылись, дуры корявые, иногда.
— А то! — подтвердил пахан. — Засадить, да как можно глубже — самый верный способ сделать этим шкурам приятно! И вообще, я думаю, неспроста она здесь оказалась. Она — наш приз. Как бы премия за хорошо проделанную работу, — пояснил он свое видение ситуации одобрительно загалдевшим подельникам. — Бонус, понятно?
— Ребята! Постойте!.. Я вам сейчас все объясню! Вы делаете большую ошибку! Я… — получив третью пощечину и сглотнув кровь с губы, разбившейся изнутри о собственные зубы, девушка зареклась открывать рот, пока ей этого не разрешит сделать отвратительного вида недоумок, пускавший в ход свои тяжеленные кулаки с невероятной легкостью и, кажется, немалым удовольствием.
— Погоди, что она там хотела вякнуть? — заинтересовался Дрын. — Что-то там про какую-то ошибку?
— Дама объявила, что она согласная, — прокомментировал слова Тани Голова. — Что сначала — позабавимся с ней, или поделим деньги?
— Позабавимся, конечно! Деньги никуда не убегут! — раздались дружные вопли, только Умник молчал и с тоской думал, что дело затягивается, и ему это очень и очень не нравилось.
Взять бы свое, да отвалить, только кто ж его сейчас станет слушать? С трудом сдерживая злость, он наблюдал, как его дебильные дружки готовятся употребить невесть откуда взявшуюся девчонку — ну как ее, дуру, вообще сюда занесло? Да и выслушать ее тоже не помешало бы — скорее всего, девка наверняка не врет, что является дочерью того пахана, ведь такими вещами не шутят… Черт! Умник в ярости сплюнул…