Это было жаркое, жаркое лето
Шрифт:
— Жива! — с облегчением произнес Паленый, нащупав у девушки слабый пульс. — Жива! — прокричал он заглянувшему в окно Ворону. И, осторожно подхватив Таню на руки, нырнул с ней обратно в лаз, стараясь не смотреть на ее напрочь разбитое, обезображенное лицо.
Подъехавший на машине Мышастый выскочил и, бросив беглый взгляд на дочь, скомандовал:
— В больницу ее, быстро! Ворон, организуй все, головой отвечаешь, понял? Живее! — А сам, пытаясь успокоиться, прикурил новую сигарету.
К нему подбежал один из боевиков:
— Шеф, там один из них еще шевелится! Что с ним делать?
— Да кончай ты его… — вяло произнес Мышастый. Перед его глазами стояло окровавленное лицо дочери. Сейчас, после всего пережитого, он испытывал такую
Пусть их кончают. Надо только будет потом посмотреть, что они из себя представляют. Сейчас, вот только докурит сигарету…
Паленый, подойдя к одному из пятерки, еще остававшемуся в живых парню, усмехнулся и достал пистолет:
— Ну что, допрыгался, гаденыш? — И выстрелил в лицо смотревшему на него парню. — Да и все равно ты был не жилец, малыш, — сказал он уже мертвому Умнику, у которого был разворочен живот… Обойдя еще раз цепочку мертвых парней, лежавших недалеко друг от друга, оглядывая их искореженные взрывом тела, он с удивлением смотрел на карабины, валявшиеся рядом с ними, иные еще зажатые в мертвых руках. Вдруг, заметив что-то для себя неожиданное, он склонился над Головой.
— А ну! Что еще за дела? — Насилу освободив сумку от его скрюченных пальцев, заглянув внутрь, Паленый не веря своим глазам достал оттуда надрезанный банковский мешок и присвистнул:
— Ого! Ворон!.. Ты только посмотри, что у этих гавриков было! — Он задрал сумку высоко над головой…
— Ничего не понимаю, — пробормотал Мышастый, когда ему доложили о неожиданной находке. — Да что вообще здесь происходило?.. Ладно! — какое-то время обескураженно помолчав, принял он, наконец, решение. — Дуйте все в мой кабак и ждите. Только не напиваться пока! Ворон, проследи! А я сейчас сгоняю к дочери, проверю, как она там. В кабаке и устроим разбор полетов. А этого, как его… Паленого отметить надо.
Сколько, ты говоришь, там насчитали? Двести сорок кусков?
Нет, и впрямь, что это значит?
Взглянув все же напоследок на тех, с кем только что пришлось воевать, на тех, кто похитил его дочь и так жестоко с ней расправился — взглянув, правда, без особого интереса, — он поморщился:
— Ну и рожи… — Лица убитых в основном хорошо сохранились, только у Мелкого вместо такового было лишь кровавое месиво, да Умнику Паленый разворотил выстрелом голову. — Нет, но откуда у них столько бабок? Что они, свое дело на конвейер, что ли поставили? Еще за кого-то выкуп получили? — И посмотрев на Бугая, который, в отличие от своего патрона рассматривал покойников с неподдельным любопытством, даже присаживаясь возле каждого на корточки, скомандовал:
— Ладно, боцман, заканчивай заниматься ерундой, поехали-ка в больницу…
Его автомашина, высоко взметая сухую пыль, первой помчалась прочь с этого отвратительного, гиблого места. За ней тут же потянулись остальные, и вскоре полигон опустел, осталось только несколько человек, которым Ворон приказал заняться трупами и вообще, приведением всего в должный порядок, чтобы не пугать будущих грибников…
— Все нормально! — улыбнулся ему врач в белом халате и у Мышастого отлегло от сердца. — Ну, как нормально… — продолжал тот, посерьезнев. — Если можно считать нормальным, что у девушки сотрясение головного мозга, сложный перелом челюсти, носа, выбито шесть зубов, разодрана щека, перелом руки, трех ребер… Еще всякое… Но внутренних кровоизлияний, слава богу, не имеется, к тому же она молодая, а в молодости, знаете ли… — счел нужным подбодрить он Мышастого, заметив, каким стало у того выражение лица при перечислении всех этих многочисленных травм. — А уж при возможностях современной пластической хирургии у нее потом не останется ни единой отметины, это я вам могу гарантировать точно. Так что, ваша дочь останется такой же красивой, как и прежде. А сейчас для нее главное — покой и уход. Пройдет сотрясение, заживут
— Я хочу на нее посмотреть, — перебивая, попросил Мышастый. — Это возможно?
— Нет проблем, — опять улыбнулся врач. — Но только через стекло. Стерильность, понимаете, и все такое.
— Да-да, — механически согласился Мышастый. — Я все понимаю. Стерильность…
Молча глядя на Таню, неподвижно лежащую на кровати, на бинты, опутавшие ее голову, куски пластыря, какие-то трубочки, всю эту больничную мишуру, он испытывал какое-то двойственное чувство. Ему было очень жаль свою дочь, которую так сильно изуродовали, но у него имелось подозрение, что в этой истории далеко не все чисто. Ну как могли похитить ее эти уроды, которые дальше своего полигона, да еще, может, каких-нибудь подвалов, вряд ли куда высовывались? Ведь это же самое настоящее отребье… Что-то здесь сама доченька накрутила — подсказывало ему чутье и опыт достаточно повидавшего на своем веку человека, а еще он весьма неплохо свою дочь знал. Чего-то напридумывала она такого, что впоследствии вышло из-под ее контроля и повернулось против нее же. Ну, я с ней еще поговорю, — пообещал он себе. Пусть она только выздоровеет… Ничего, врач совершенно прав, все кончилось действительно не так уж и плохо. Деньги целы, Таня скоро оклемается — медик сам это гарантировал, все потихонечку забудется… А где ее долбаный телохранитель, этот хренов Молчун?.. А, ерунда, потом сама все честно расскажет — уж он из нее вытрясет. Насиловали ли ее эти уроды? Теперь у доктора не спросишь, ведь тому выдана версия об автомобильной катастрофе… Да еще Альбина лежит с инсультом. Что же за непруха ему такая?
— Ладно, — подвел он итог, поворачиваясь к стоящим рядом врачу и Бугаю, — доктор, сделайте так, чтобы все было на высшем уровне. Сиделки, отдельная палата, витамины, лекарства, все-все. Что там еще надо? Ваши старания будут должным образом оплачены. Боцман, возьмешь это дело на контроль. — Тот кивнул. — Чуть что — звонить. Телефоны я вам оставлю.
Все. Вопросов нет?
— Вопросов нет, — подтвердил врач. — Сделаем все, что в наших силах.
— Пошли, Афанасьевич, присядем. — Мышастый кивнул Бугаю, который не выпускал из рук чемоданчика со старыми и новыми деньгами, сложенными вместе. — А потом поедем в «Корвет», к Ворону…
Охваченный усталостью, он присел на одно из кресел, расставленных в вестибюле на первом этаже, рядом со входом.
Сейчас в «Корвет», — соображал он. Надо устроить ребятам хороший праздник, поощрить каждого материально. Молодцы. А этот… Паленый, да… Шустрый парень, надо его взять на заметку, чем он там у Ворона сейчас занимается?.. И деньги.
Откуда у них такие деньги? Неужели и впрямь грабанули банк?
Да ну, не по Сеньке шапка. А что тогда? И куда деть свои?
Вернуть в банк? А ну его, не сегодня же с этим возиться. И вообще, любопытно было бы посмотреть, кто поднимет руку на Мышастого и его деньги. А что делать после «Корвета»? Ведь надо как-то расслабиться? Гулять в своем кабаке со своими боевиками — тоже ну его на хрен. Домой? Так можно сойти с ума: расхаживать по опустевшему дому. Ни дочки, ни даже этой стервы Альбины; а ведь ей он сейчас был бы даже рад, пожалуй… Послушать ее привычные вопли — разве ж это плохо?..
Внезапно он понял, как именно надо ему расслабиться. Трубить общий сбор, и уже втроем, с Воловиковым и Желябовым, они сообразят, что делать. Найдут. Да и вообще, с ними хоть выговориться можно…
— Алло! — зачем-то излишне громко выкрикнул он, немедля набрав нужный номер. — Эдик, это ты, старый плут? Готов немного поразвлечься?
— Антон, сколько ж можно? — ворчливо отозвался Воловиков. — Почему долго не звонил? Как там у тебя, все утряслось? Дочка — как?