Евангелие от Иуды
Шрифт:
– Это означает лишь то, что в делепоявилась новая улика. А что означаетэта улика – ужесовсем другой вопрос.
В послеполуденное мертвое время Лео вышел из министерства и направился к ближайшему газетному лотку. Английские газеты как раз только что доставили. Он сунул их под мышку и вернулся домой. Сел за стол перед фотографией Мэделин и пролистал несколько страниц, пока не обнаружил то, что подспудно ожидал обнаружить: внизу страницы виднелась другая ее фотография: словно дразня его, она смотрела из прошлого и задавала ему вопросы с того света. Заголовок вверху гласил:
Это
В тот же день, чуть позже, репортеры разбили настоящий лагерь под окнами Палаццо Касадеи: толпились там со своими диктофонами и фотоаппаратами. На следующее утро сенсация прогремела уже всерьез – вернее, несколько сенсаций, сплетенных воедино. Сексуальная и теологическая тематика, словно сговорившись, заполонили передовицы всех британских газет. Праведный гнев таблоидов подразумевал наличие защитников, готовых стоять до последнего как за истинную веру, так и за самого Отца Небесного. Какой-то мудрый духовный лидер дал интервью «Таймс», полное дешевой софистики и самодовольства. В «Дейли телеграф» смаковали все грязные подробности, а также не преминули опубликовать фотографию (наверняка украденную из семейного альбома), на которой веснушчатая женщина мило улыбалась и не вызывала никаких подозрений в распущенности. «Эксперт по древней письменности домогается жены ближнего своего», – гласил заголовок. Ниже было помешено фото Лео: он как раз выходил из министерства и как бы недоверчиво косился на объектив, хотя на самом деле просто испугался вспышки.
Итальянские газетчики освещали историю в разделе chronache,что значит «светская хроника»: истории, не имеющие политического веса, зато затрагивающие пикантные темы секса, насилия и разврата. Одна статья так и называлась: «Хроники Рима», «Chronachedi Roma». Так мог бы быть озаглавлен классический кодекс, написанный, к примеру, Тацитом.
На следующее утро у Лео состоялся непродолжительный, но неприятный разговор с ректором Папского библейского института. В разговоре том фарисейство было тесно сопряжено с вполне искренним возмущением.
– Вам придется предстать перед своей конгрегацией, – сказал ректор. – Приготовьтесь к тому, что вас немедленно отлучат от церкви и имя ваше будет навсегда запятнано позором. С совестью своей договаривайтесь сами.
Но Лео было к чему готовиться, кроме позора и бесчестья, – например, к одиночеству. К пустоте внутри себя К чувству абсолютного распада, по завершении которого от него оставались лишь разрозненные атомы, плывущие в хаосе города и всего мира. В тот вечер он стоял на балконе и смотрел, как солнце садится за куполом собора Святого Петра. Оно больше не просвечивало сквозь фонарь. Земля сошла со своей оси, и солнце немного накренилось вправо.
А еще погибла Мэделин.
Похороны – 1943
Похороны. Ничем не примечательное событие частной жизни, происходящее на укромных задворках за площадью Навона. Итальянцы любят плакать открыто. Но сейчас главные действующие лица плачут беззвучно. Они сидят на скамьях перед закрытым тканью катафалком, словно в зале суда: ждут слов священника терпеливо и сдержанно, как оглашения вердикта. Они не будут оспаривать решение суда.
Во время службы фрау Хюбер падает в обморок. Жара, давка в толпе скорбящих, облака ладана, похожие на дым погребального костра – все это сыграло свою роль. Обморок – это, возможно, вполне простительная слабость, хотя опять-таки, возможно – он выдает ее небезупречное происхождение, чужие гены, прячущиеся за, казалось бы, идеальными арийскими чертами. Она теряет сознание и падает на своего мужа, который поддерживает ее, пока читают Misere mei, Deus».Левой рукой он держит католический требник, правой обнимает жену за плечи, упираясь пальцами во влажную подмышку, чтобы фрау Хюбер не сползла со скамьи.
Помилуй меня, Боже, По великой милости Твоей, И по множеству щедрот Твоих Изгладь беззакония мои.Он не позволит ей сидеть. Она должна стоять. Это своего рода искупление вины.
Ampliuslavameab iniauitate mea,нараспев читает хор: Многократно омой меня от беззакония моего, и от греха моего очисти меня». [94]
И супружеская пара Хюберов встречает псалмы лицом к лицу, точно снежную бурю: он морщится и стискивает зубы, она же, бледная как полотно, просто смотрит, как будто борьба со стихией истощила ее, повергла в абсолютное безразличие. В черной одежде, униформе скорбящих на асе времена, фрау Хюбер выглядит весьма драматично: волосы ее напоминают позолоту на балдахине катафалка.
94
Псалом 50:4.
За поминальной молитвой следует погребение – на большом кладбище Кампо Верано, расположенном да железнодорожной веткой, подле базилики Святого Лаврентия. За этими стенами покоятся в сени зонтичных сосен и кипарисов все мертвецы Рима. Здесь всюду мрамор и травертин, сухие цветы и сохнущие цветы; здесь царят память здесь Царит сожаление, царит вина и раскаяние. В последнее время это место пользуется особой популярностью: когда кортеж тормозит у портика базилики, там уже стоят две похоронных процессии. Явно хоронят бедняков: погребальные кареты запряжены лошадьми, женщины протяжно воют. Сверкающие автомобили останавливаются на раскаленной площади и ждут, пока им освободят дорогу, после чего наступает их черед приблизиться к вратам рая или ада, их черед проехать через ворота. Оттуда уже нужно идти пешком по главной улице мертвого города туда, где, среди мрамора и порфира, зияет свежевырытая могила. Специально приглашенные солдаты из юношеского отряда вытаскивают гроб через заднюю дверь. Фуражка Лео – фуражка члена юнгфолька – аккуратно лежит на крышке гроба. Солдаты взваливают гроб на плечи и несут его к могиле.
Само погребение – мероприятие непродолжительное будто для галочки. Клубы фимиама парят над могилой точно дым над воронкой от бомбы. Брызжут святой водой, бросают горсти земли, которая глухо ударяется о древесину гроба. Вот и все, дело сделано, ребенок препоручен вечности и, надеемся, поладит с сонмищем ангелов.
Скорбящие уходят неуверенно, как будто сомневаются: конец ли это? Сперва уходят Хюберы, потом – безудержно участливые фон Кленцы, за ними – Юта, и Йозеф, и другие люди с Виллы. Франческо Вольтерра нервно топчется в хвосте. Когда гости разбиваются на небольшие группы, он подходит к родителям усопшего с мрачным лицом, быстро кланяется и пожимает руку герру Хюберу. Затем подносит обтянутую перчаткой руку фрау Хюбер к губам, резко кивает и щелкает каблуками.