Эвис: Повелитель Ненастья
Шрифт:
— Представил… — кивнул я.
— Если Дарующие того времени действительно были очень и очень сильны, то вряд ли позволяли кому бы то ни было обращаться с собой, как с вещами. А вот помогать за очень высокую плату или за ответные услуги могли. Согласен?
— Пожалуй, да.
— Теперь представь себе, что творилось в душах мужчин, которые жили в то время и ежедневно сравнивали свои способности со способностями этих женщин. Если люди тогда были такими же, как и сейчас, то там должна была царить безумная, всепоглощающая зависть. Причем как к самим Дарующим, так и к тем, кто, пользуясь их Даром, забыл, что такое болезни и старость, может слышать эмоции окружающих и в состоянии окружать
— Да уж, удар по самолюбию… — хмыкнул я. — И не один, а множество. Да еще и на протяжении всей жизни!
— И вот Дарующие, устав от людской неблагодарности, вдруг исчезли… — продолжила мелкая. — В одночасье и все до единого! А те, кто им люто завидовал, вдруг поняли, что идти к власти по головам, интриговать и делать подлости им уже никто не помешает.
— И тогда они воспрянули духом и назвали Исход Обретением Воли? — прозрел я. — Так как получили возможность творить все, что угодно, не оглядываясь на тех, кто в любой момент может дать как по рукам, так и по голове?!
— Ты увидел не все… — мрачно пробормотала Алька. — Представь себе человеческое нутро таким, какое оно есть! Десятилетия слабости и ежедневных «унижений» не могли не вызвать жгучую ненависть к тем, кто еще недавно был сильнее. То есть, к Дарующим. А вместе с ненавистью — и желание отомстить. Поэтому их потомки, девочки с неинициированным Даром, не способные убивать с такой же легкостью, как те, кто уже покинул этот мир, сначала потеряли какие-либо права, а затем превратились в подобие дорогих и нужных, но все-таки вещей!
Я невольно вспомнил Харзаха ар Улеми, отца Найты и деда Вэйльки, и почувствовал, что начинаю злиться. А мелкая продолжала говорить:
— Но Дарующих рождалось очень мало. А ненависти к сильным женщинам было много. И мужчины начали «ставить на место» сначала только тех, кто напоминал ненавистных «обидчиц», то есть, рыжеволосых…
— … затем тех, чьи волосы рыжим хотя бы отдавали… — подхватил я. — А через какое-то время и всех остальных. И научились вами торговать.
— Да. И этим превратили отношения между мужчинами и женщинами непонятно во что, помогли Дарующим выродиться и растеряли большую часть знаний и умений, оставленных Ушедшими нам в наследство…
…Картина, нарисованная Алькой, упорно отказывалась покидать мои мысли. Поэтому стражи через две, уже добравшись до королевского дворца и приняв дежурство у Геммела Кулака, я отправился на осмотр тайных коридоров в очень странном расположении духа. Нет, тонюсенькие сигнальные ниточки на каждом перекрестке или входе в эту «паутину» я рассматривал так же добросовестно, как и раньше. И так же вдумчиво искал следы пребывания чужаков. Но частью сознания чувствовал себя в далеком прошлом и иногда явственно видел перед внутренним вздором то Наказующих в угловатых нагрудниках и с невероятными мечами в десницах, то Дарующих с полноценными Дарами, то их слабеньких потомков, готовящихся испить чашу, полную горечи сотен лет будущих унижений.
Видимо, поэтому «петельку» угольно-черного цвета с серебристой каймой, на которую наткнулся взглядом в одном из тупиков, я счел собственной фантазией. Соответственно, развернулся к ней спиной, вернулся к предыдущему перекрестку и повернул направо. Остановился уже потом, когда сообразил, что о способностях своих предков не думал вообще. И рванул обратно.
Петелька нашлась именно там, где и «привиделась», то есть, в самом центре фрески, изображающей какую-то битву — затемняла одно из колец в кольчуге воина, неудержимо рвущегося к очередному противнику. Что самое интересное, увидеть ее можно было только тем самым «внутренним взором», которым я научился пользоваться после инициации Найты! Само собой, я огляделся вокруг куда более внимательно, чем раньше. Поэтому на соседней фреске заметил призрачный круг все того же черного цвета, скрывающий изображение Ати. Немножечко
Способ, когда-то предложенный Вэйлькой, сработал так же, как и в нашем родовом тайнике: стена, перегораживающая тупик, бесшумно исчезла, открыв моим взорам крошечную — два шага в длину на два в ширину — комнатку!
Оглядев ее от пола и до потолка, но не обнаружив ни смотровых отверстий, ни ниш для оружия или какого-нибудь снаряжения, ни завалящих факелов, я основательно расстроился. Тем не менее, попробовал поставить себя на место тех, кто прятал за дверями, открывающимися не самым доступным для обывателя способом, пустое помещение, и попытался понять логику его существования. Но, поломав голову, так ничего и не придумал. Поэтому перешагнул границу между чистым камнем и толстым слоем пыли и, оказавшись в самом ее центре, вдруг почувствовал легкий озноб. Или волну легкой дрожи, прокатившейся от стоп к голове. Естественно, я тут же опустил взгляд вниз, увидел под ногами чуть-чуть замерцавший серебристый полукруг, а еще через миг понял, что стена передо мной подергивается каким-то маревом!
Дальше стало еще интереснее: огромная — с две ладони — «петелька», появившаяся в этом мареве на уровне моего лица, пару раз провернулась вокруг себя, а затем распалась на тысячи крошечных капелек. А они, красиво разлетевшись в разные стороны, образовали нагромождение больших и маленьких пятен, самое крупное из которых было смутно знакомо. При этом часть капелек — штук пятьдесят-шестьдесят — снова превратилась в петельки и замерцала очень приятными глазу переливами серебра. А остальные окрасили пятна в разные цвета — от белого по верхнему краю двух самых больших и до темно-синего, заполнившего весь фон между ними.
Естественно, я попытался понять, что именно мне показали. Сначала попробовал посмотреть обычным взглядом, но увидел простой серый камень, и вновь вернулся к «внутреннему взору». Потом отошел на шаг назад, а когда «картина» погасла, вернулся на то же место. И начал разглядывать петельки предельно добросовестно. Не зря: оказалось, что одна из них, расположенная в верхней трети самого большого пятна, мерцает чуть более ярко, чем остальные. И что ее мерцание немножечко отдает красным.
Касание ее рукой ничего не изменило: я не почувствовал даже легкого покалывания. Зато стоило потянуться к ней волей, как под нижним краем картины вдруг протаял небольшой прямоугольник, заполненный незнакомыми символами. Я присел на корточки, чтобы найти хотя бы один знакомый, но не преуспел. Поэтому эдак с кольцо впечатывал в память сразу все, чтобы ночью, после дежурства, показать их Вэйльке. А когда закончил — чуть приподнял взгляд, наткнулся им на петельку, мерцающую в самой середине бескрайней синевы, потянулся к ней и… вдруг понял, что смотрю в гладкую светло-розовую стену, а комната вокруг меня стала больше раз в десять!
Оглядев гладкие розовые стены из материала, не похожего ни на камень, ни на дерево, ни на стекло, я обнаружил под ногами уже знакомый серебристый полукруг, а прямо за спиной, шагах в пяти-шести — закрытую дверь. Немного подумав, подошел к ней, нашел знакомый призрачный круг, толкнул его волей и чуть не задохнулся от горячего, пахнущего влагой, солью и чем-то незнакомым, порыва ветра, ударившего в лицо!
Ну да, растерялся. Но еще через миг, услышав многоголосый птичий крик, а за ним — плеск воды с шорохом пересыпающегося песка, взбежал по коротенькой лестнице все из того же «непонятно чего» и оказался под навесом строения совершенно безумных очертаний, стоящего на берегу небольшого залива с невероятно синей, но кристально-чистой водой!