Европейская поэзия XVII века

Коллектив авторов

КОЛЕСНЫЕ ЧАСЫ

Зубцы колес терзают день всечасно, На части, на часы его дробят; На циферблате надпись: «Все напрасно. Дни прожитые не вернуть назад». Металл предупреждает громогласно, Что близок, что неотвратим закат, Загробный голос рока слышу ясно В звучанье бронзы, властной, как набат. Чтоб я себя не обольщал покоем, Мне предостережение звучит Трубою, вечным барабанным боем. И град ударов громко нарочит: Он вдалбливает мне, чего мы стоим, И в двери гроба что ни час стучит.

СЛАВИТ НЕУСТАННЫЕ ТРУДЫ

По рекам плыть, пересекать дубравы, Всходить на склон, отвесный как стена, Обуздывать лихого скакуна, В чужой земле

искать чужие нравы; Сквозь тернии спешить, через канавы, Следя медведя или кабана, Вонзать в пучину моря киль челна, За дерзкий вызов не боясь расправы; Стихии противостоять в борьбе, Потеть с ливийцем, мерзнуть с московитом, Что б ни случилось — не пенять судьбе; Пить из ручья и быть дубравой сытым,— О, если только крепок дух в тебе, Ты этот путь всегда найдешь открытым!

АВТОР, КОЕМУ ИСПОЛНИЛОСЬ ШЕСТЬДЕСЯТ ЛЕТ, СТРАДАЕТ КАМЕННОЙ БОЛЕЗНЬЮ

Я изнемог: изводят болью почки. Что делать! Камни появились там, И смерть уже крадется по пятам И, судя по всему, не даст отсрочки. Иной по белым камешкам денечки Благие помнит, я же по камням Веду отсчет своим несчастным дням И жду обрыва каменной цепочки. От боли чуть ли криком не кричу, Таская днем и ночью груз подобный, Который старику не по плечу. Я знаю — смерть о камень мой утробный Вострит косу, и знаю, что влачу Во внутренностях камень свой надгробный.

ОХОТНИК С АРКЕБУЗОЙ

Ночной охотник, птицелов гремучий, Собаку поманил, пеньку зажег, И вот уже через камыш дремучий Во мгле дорогу щупает сапог. Укрытье выбрать и еще разок Проверить снасть свою на всякий случай. И ждать. И вот порозовел восток — И показался караван летучий. Юпитер мечет роковую сеть — И хлопает она, и в изобилье Крылатую ему приносит снедь. Не стоит ни малейшего усилья Заставить гром греметь, свинец лететь И падать в воду птиц, топорща крылья.

ДЖАМБАТТИСТА МАРИНО

К СВОЕЙ ДАМЕ, РАСПУСТИВШЕЙ ВОЛОСЫ НА СОЛНЦЕ

И золото кудрями посрамит, Взойдя, моя прекрасная денница: Власы распустит — словно поделиться Сияньем пышным с юным днем спешит. Атлас, пушистым золотом омыт, Живой волною по плечам струится, И мягко золотая прядь змеится В цветах прелестных персей и ланит. Амура в этой золотой дуброве Я видел: он среди густых ветвей Держал крючки и сети наготове; И, пойманное солнцами очей, Я видел солнце в сказочном улове, Подсолнухом тянувшееся к ней.

К СНУ

Безмолвия и Полночи дитя, Отец воздушных, трепетных видений, Любезный сон, влюбленных добрый гений, Что счастливы, тебе вослед летя, Ты добр ко всем, любому сердцу льстя, Лишь моему не спать на лоне теней. Оставь пещерный мрак твоих владений, Откликнись, перемену возвестя. Забвеньем тихим подарив, и миром, И образом цветущей красоты, Утешь меня в моем желанье сиром. Я должен видеть милые черты… Но пусть ты пе придешь с моим кумиром,— Приди обличьем смерти. Где же ты?

ПРИГЛАШАЕТ СВОЮ НИМФУ В ТЕНЬ

Сейчас, когда над ширью раскаленной Ни ветерка, и летний зной все злей, И океан все ярче, все светлей Сверкает, солнца стрелами пронзенный, Сюда, где дуб, закрыв полнеба кроной, Любуется красой своих ветвей — Густой копной смарагдовых кудрей, В расплавленных сапфирах отраженной, Сюда, мой друг, приди, где на песке Отпечатлелась крона, и со мною Укройся в благодатном холодке. Отсюда, где прохладно, как весною, Я покажу тебе, как на реке Играет рыба с птицей, тень — с волною.

ОПИСЫВАЕТ ПЕНИЕ РАЗНЫХ ПТИЦ, КОИМ ВОСХИЩАЕТСЯ БЛИЗ ФЛОРЕНЦИИ, НА ВИЛЛЕ, ПРИНАДЛЕЖАЩЕЙ ГОСПОДИНУ ДЖАКОПО КОРСИ

Я внемлю пенье трепетного хора: Струится трель, созвучная ручью, И Прокна отвечает соловью, Не

поминая давнего позора. Щегол ликует, что пришла Аврора, И прячется, окончив песнь свою; Я нежный голос горлиц узнаю, Как бы поющий: «Май цветущий скоро». И певчий дрозд из глубины листвы Пеняет птицелову справедливо, Что прячет самолов среди травы. Да остаются щедры лес и нива На сладкий корм! Нет, не пичуги вы, Вы ангелы — лесов тенистых диво.

* * *

«Зачем, скажи, о Дафна, Ты от меня бежишь И верностью моей не дорожишь? Ты нимфа? Или дерево над кручей, Не знающей тропы? Ты дерево — и потому молчишь? Но, если так, откуда Для бегства эти легкие стопы? Быть может, все стыдливости причуда?» Она к молитве жгучей Глуха — и вдруг увидел Аполлон; Она остановилась И деревцем над берегом явилась.

ПОЦЕЛУИ

Лобзанья, поцелуи, Волшебных нег истоки, Вы сердце нежным тешите нектаром, Живительные струи, Питательные соки, Как дивно упиваться вашим жаром! И в ваших я недаром Люблю тонуть пучинах, Когда сама Любовь безумный трепет, И восхищенный лепет, И властное влеченье, И страстное томленье Соединяет в чувственных рубинах И прячет две души в устах единых. Убийственные губки, За коими природа Жемчужное оружие сокрыла, Готовые к уступке, Отраду слаще меда И горький пыл любовного горнила Сулят, надувшись мило. Сплелись в любовной схватке Два языка — и каждый Одною движим жаждой. Уста моей бесценной — Трибуна и арена, И раны глубоки, и муки сладки, И новой боли жаяедешь без оглядки. О, мирный поединок, Где яростная нежность Над ненавистью восторжествовала, Где бьются без заминок, И гибель — неизбеяшость, И пораженье не страшит нимало. Язвящего коралла Мне мил укус горячий, И ранящие зубы Врачебным свойством любы. Лобзания волшебны — Смертельны и целебны: Жизнь обретаю в смерти — и тем паче Стараюсь ранить в предвкушенье сдачи. То легкое дыханье, То тихий смех, то шепот Лобзанье прерывают; правда, чаще Всего одно лобзанье, Как подтверждает опыт,— И вздох смолкает, речь и смех звенящий. Неутолимым мнится И утоленный голод зачастую. Уста взасос целую,— Чуть поцелуй прервется, Тотчас другой начнется. Где между первым и вторым граница? Один не умер — как другой родится. Сухой — сердцам отраден, Но каждый испытавший, Сколь сладок сочный, непременно знает Всех более отраден Амброзию впитавший Любовный знак. Увы, не так лобзает Та, что меня терзает, Хотя сама, по чести, Мечтает, молит о лобзанье влажном, Столь сладостном и важном. Но чувство торжествует — Она меня целует, И сердце дарит с поцелуем вместе, И вновь берет — и сердце ие на месте. Гляжу влюбленным взглядом, Лобзаю, бездыханный, Целую и гляжу, благоговея. Амур все время рядом, Затейник неустанный. Ну, и шалун! И та, на чьей руке я Лежу, от счастья млея, Невинно сладострастна, Целует мне глаза и, два словечка Шепнув: — Мое сердечко! — Без устали готова Свои лобзанья снова Лобзать, будя меня к утехе властно, В которой тело с телом так согласно. Душа в истоме счастья Вздыхает, покидая Приют, природой ей определенный. Но, полная участья, Ее душа родная Ждет на дороге и душе влюбленной, Уже изнеможенной, Усладу благостыни Дарует из рубинового чуда — Волшебного сосуда; Душе другая сладость Была бы и не в радость. Душа целует душу — и отныне, Погибнув, обретает жизнь в кончине. Молчи, язык, ни слова, Иль не услышишь зова Сладчайших уст, зовущих: — Тсс! Молчанье! Удвоив, лишь бы ты молчал, лобзанье.