Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1
Шрифт:
знаменитого певца Рубини и кларнетиста Блаза {4}. После пасхи, в апреле, он
сошелся с доктором Ризенкампфом на представлении "Руслана и Людмилы" {5}.
Но уже с мая Федор Михайлович опять отказался от всяких удовольствий, чтобы
вполне отдаться приготовлениям к окончательному экзамену, продолжавшемуся с
20-го мая по 20-е июня. В то же время держал свой выпускной экзамен и доктор
Ризенкампф. От усиленных занятий он заболел и еще 30-го июня лежал в постели.
Как
было и узнать. Веселый, с здоровым видом, довольный судьбой, он возвестил о
благополучном окончании экзаменов, выпуске из заведения с чином подпоручика
(в полевые инженеры), о получении от опекуна такой суммы денег, которая дала
78
ему возможность расплатиться со всеми кредиторами, наконец о получении
двадцативосьмидневного отпуска в Ревель и о своем намерении отправиться туда
на другой же день. Теперь же он силою стащил приятеля с постели, посадил его с
собой на пролетку и повез в ресторан Лерха на Невском проспекте. Тут
Достоевский потребовал себе номер с роялем, заказал роскошный обед с винами и
заставил больного приятеля есть и пить с собой вместе. Как ни казалось это
сначала невозможным для больного г. Ризенкампфа, но пример Федора
Михайловича подействовал на него заразительно; он хорошо пообедал, сел за
рояль - и выздоровел.
На другой день, в десять часов утра, он, как ни в чем не бывало, проводил
Федора Михайловича на пароход, а через три недели и сам отправился в Ревель, где нашел его вполне наслаждающимся свободой в семействе брата. Пришлось, однако, познакомиться и с ревельским обществом, и оно, по свидетельству
доктора Ризенкампфа, "своим традициональным, кастовым духом, своим
непотизмом и ханжеством, своим пиэтизмом, разжигаемым фанатическими
проповедями тогдашнего модного пастора гернгутера Гуна, своею нетерпимостью
особенно в отношении военного элемента" произвело на Достоевского весьма
тяжелое впечатление. Оно так и не изгладилось в нем во всю жизнь. Он был тем
более поражен, что ожидал встретить в культурном обществе здоровые признаки
культуры. "С трудом я мог убедить Федора Михайловича, - говорит доктор
Ризенкампф, - что все это - только местный колорит, свойственный жителям
Ревеля... При своей склонности к генерализации он возымел с тех пор какое-то
предубеждение против всего немецкого".
Между тем Михаил Михайлович, с помощью жены, снабдил брата
полным ремонтом белья и платья, столь дешевого в Ревеле. Уверенный в том, что
Федор Михайлович никогда не знает, сколько у него чего, он, по словам
Ризенкампфа, просил последнего поселиться в Петербурге вместе с Федором
Михайловичем и, по возможности, подействовать на него примером немецкой
аккуратности. Вернувшись в Петербург в сентябре 1843 года, доктор Ризенкампф
так и сделал. Застал он Федора Михайловича без копейки, кормящимся молоком и
хлебом, да и то в долг, из лавочки. "Федор Михайлович, - говорит он, -
принадлежал к тем личностям, около которых живется всем хорошо, но которые
сами постоянно нуждаются. Его обкрадывали немилосердно, но, при своей
доверчивости и доброте, он не хотел вникать в дело и обличать прислугу и ее
приживалок, пользовавшихся его беспечностью". Самое сожительство с доктором
чуть было не обратилось для Федора Михайловича в постоянный источник новых
расходов. Каждого бедняка, приходившего к доктору за советом, он готов был
принять как дорогого гостя. "Принявшись за описание быта бедных людей, -
говорил он как бы в оправдание, - я рад случаю ближе познакомиться с
пролетариатом столицы". На поверку, однако же, оказалось, что громадные счеты, подававшиеся в конце месяца даже одним булочником, зависят не столько от
подобного гостеприимства Федора Михайловича, сколько от того, что его денщик
Семен, находясь в интимных отношениях с прачкой, прокармливал не только ее, но и всю ее семью и целую компанию ее друзей на счет своего барина. Мало того: вскоре раскрылась и подобная же причина быстрого таяния белья,
79
ремонтировавшегося каждые три месяца, то есть при каждой получке денег из
Москвы. Но точно так же, как в денщике, пришлось разочаровывать Федора
Михайловича в его портном, сапожнике, цирюльнике и т. д., а равным образом
доводить его до сознания, что и в числе угощаемых им посетителей далеко не все
заслуживали участия.
Крайнее безденежье Федора Михайловича продолжалось около двух
месяцев. Как вдруг, в ноябре, он стал расхаживать по вале как-то не по-
обыкновенному - громко, самоуверенно, чуть не гордо. Оказалось, что он получил
из Москвы тысячу рублей. Но на другой же день утром, - рассказывает далее
доктор Ризенкампф, - он опять своею обыкновенного тихою, робкою походкою
вошел в мою спальню с просьбою одолжить ему пять рублей. Оказалось, что
большая часть полученных денег ушла на уплату за различные заборы в долг, остальное же частию проиграно на бильярде, частию украдено каким-то
партнером, которого Федор Михайлович доверчиво зазвал к себе и оставил на