Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1
Шрифт:
от трех часов до шести. От семи часов до восьми кондукторы занимались
повторением уроков, а от восьми до девяти часов были или гимнастика,
фехтование, или танцы. В эти условные часы занятий Федор Михайлович или
участвовал, а в некоторых его не видно было. В то время когда кондукторы, его
товарищи, каждый, сидя у своего столика, занимался подготовкою к следующему
дню, Федор Михайлович с кем-либо из товарищей (Бережецким или
Григоровичем) гулял по рекреационной зале или
офицером. Нередко можно было видеть его у кого-либо из товарищей, которому
он объяснял какую-либо формулу или рисунок из начертательной геометрии, которым, как Шидловский {Шидловский, будучи очень тупым, отличался от
товарищей только хорошею памятью. Он кончил образование в двух учебных
заведениях, но своими поступками, будучи государственным сановником
(губернатором, товарищем министра внутренних дел), назывался человеком с
фаршированной головой (Щедрин) или, проще, назывался барабанщиком {2}.
(Прим. А. И. Савельева.)} и др., эти чертежи были, что называется, китайской
грамотой. Всего чаще можно было видеть Федора Михайловича,
подготовлявшего товарищу сочинение на заданную тему. До вечерней повестки
нередко сбирались в рекреационной зале все, не исключая прислуги, послушать
рассказы старшего писаря Игумнова.
Это был старший писарь кондукторской роты, человек, прослуживший
долго в строю, в армейском полку; весьма честный, добрый, весьма любимый
кондукторами, большой любитель литературы и обладавший отличной памятью.
Он имел большое нравственное влияние на молодежь. Его рассказы исторические
из русской старины были весьма интересны, в особенности об Инженерном замке, о жительстве в нем в 20-х годах секты "людей божиих" {3}, об их курьезных
радениях (пляске, кружениях и пениях), о кастеляне замка Брызгалове, носившем
красный камзол с большими золотыми пуговицами, треугольную шляпу и
напудренный парик {Брызгалов еще жив был в сороковых годах. (Прим. А. И.
Савельева.)}. Игумнов в зимние вечера, по приглашению чаще всего Ф. М.
70
Достоевским, приходил в рекреационную залу и становился посреди ее.
Немедленно зала наполнялась всеми кондукторами, являлись скамейки и
табуреты, и водворялась тишина. Игумнов, обладая хорошею памятью, изустно
передавал целые баллады Жуковского и поэмы Пушкина, повести Гоголя и др.
Присутствовавшие, приходившие в восторг от рассказов Игумнова, не
ограничивались аплодисментами, но сбирали ему каждый раз обильное денежное
вознаграждение.
Нельзя забыть того из времени пребывания Федора Михайловича в
Инженерном училище, что на Федора Михайловича имели нравственное влияние
тогдашние внешние и внутренние события и лица, его окружающие.
Сохраняющий
свое глубокое негодование на некоторых начальников, грабивших и
возмущающих солдат тогдашней продолжительной службы, например генералов
Батурина, Тришатного (впоследствии разжалованного в рядовые), кн. Дадьяна, зятя командовавшего войсками барона Розена, на Кавказе. Кн. Дадьян был
разжалован в рядовые и посажен в крепость Бобруйск. Федора Михайловича
возмущали проделки русских людей, братьев П. Одного из них - директора
Североамериканской компании, продавшего Алеутские острова Америке, и
другого брата, ограбившего инвалидный капитал. Федор Михайлович знал имена
начальников в войсках на войне и на гражданском поприще, которые получали
награды не по заслугам, а благодаря родству и связям с сильными мира сего. Он
знал проделки бывшего инспектора классов Инженерного училища, как он
помещал и поддерживал тех кондукторов, которых родители ему платили или
делали подарки и пр. Кроме всего мною упомянутого и несказанного, все было
известно лучше меня одному из преподавателей Инженерного училища, г. Толю
(известному энциклопедисту) {4}. Впоследствии, когда ему было отказано, кондукторы откровенно рассказывали про него много любопытного. Он был
учителем русского языка и словесности в третьем кондукторском классе. На его
лекции пробирались и кондукторы из старших классов. Ни Федор Михайлович, ни другие воспитанники не могли, рассказывая об нем, сказать, какой
философской системе или кому из ученых социалистов он держался. Достаточно
того, что он говорил юношам о таких предметах (о настоящей, истинной религии, буддизме и даосизме {5}, коммунизме и равенстве и пр.), о которых им не
приходилось ни читать, ни слышать. При нем можно было сидеть в классе, где
кому угодно и не застегиваясь на все крючки и пуговицы, и, что важнее всего, можно было курить. В предостережение того, чтобы неожиданно не вошел бы
дежурный офицер в третий класс, в замочную скважину смотрел или кто-либо из
кондукторов, или сам учитель Толь.
Теперь трудно сказать, чтобы эти лекции производили на слышавших их
молодых людей, а в том числе на Федора Михайловича, вредное влияние; скорей
всего возмущали тогдашнюю молодежь суровый старый режим военного суда и
расправы. Еще с юных лет Федор Михайлович не имел расположения к военной
службе, хотя очень любило его училищное начальство (некто А. Ч. Фере), которое
готовило его на "ординарца". Раз даже Достоевский, будучи ординарцем, представлялся великому князю Михаилу Павловичу, подходя к которому и сделав