Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 1
Шрифт:
Тургенева, как пишет Панаева. В некоторых отношениях воспоминания
Григоровича имеют значение первоисточника: так, сообщение о связях
Достоевского с братьями Бекетовыми является единственным мемуарным
свидетельством о принадлежности его к социалистически настроенному кружку
еще до знакомства с Петрашевским.
ИЗ "ЛИТЕРАТУРНЫХ ВОСПОМИНАНИЙ"
Первый год в училище {1} был для меня сплошным терзанием. Даже
теперь,
вспомнить о нем без тягостного чувства; и этому не столько способствовали
строгость дисциплинарных отношений начальства к воспитанникам, маршировка
и ружьистика, не столько даже трудность ученья в классах, сколько новые
товарищи, с которыми предстояло жить в одних стенах, спать в одних комнатах.
Представить трудно, чтобы в казенном, и притом военно-учебном, заведении
могли укорениться и существовать обычаи, возможные разве в самом диком
обществе. Начальство не могло этого не знать; надо полагать, оно считало зло
неизбежным и смотрело на него сквозь пальцы, заботясь главным образом о том, чтобы внешний вид был исправен и высшая власть осталась им довольна.
Комплект учащихся состоял из ста двадцати воспитанников, или
кондукторов, как их называли, чтоб отличать от кадет. В мое время треть из них
составляли поляки, треть - немцы из прибалтийских губерний, треть - русские. В
старших двух классах были кондукторы, давно брившие усы и бороду; они
держали себя большею частию особняком, присоединяясь к остальным в крайних
только случаях. От тех, которые были моложе, новичкам положительно житья не
было. С первого дня поступления новички получали прозвище рябцов - слово, производимое, вероятно, от рябчика, которым тогда военные называли штатских.
Смотреть на рябцов, как на парий, было в обычае. Считалось особенною
доблестью подвергать их всевозможным испытаниям и унижениям.
Новичок стоит где-нибудь, не смея шевельнуться; к нему подходит
старший и говорит задирающим голосом: "Вы, рябец, такой-сякой, начинаете, кажется, кутить?" - "Помилуйте... я ничего..." - "То-то, ничего... Смотрите вы у
меня!" - И затем щелчок в нос, или повернут за плечи и ни за что ни про что
угостят пинком. Или: "Эй вы, рябец, как вас?.. Ступайте в третью камеру; подле
моей койки лежит моя тетрадь, несите сюда, да, смотрите, живо, не то расправа!"
Крайне забавным считалось налить воды в постель новичка, влить ему за
воротник ковш холодной воды, налить на бумагу чернил и заставить его слизать, заставить говорить непристойные слова, когда замечали, что он конфузлив и
маменькин сынок.
В классах, во время приготовления уроков, как только дежурный офицер
удалялся,
должны были на четвереньках проходить под ним, между тем как с другой
82
стороны их встречали кручеными жгутами и хлестали куда ни попало. И боже
упаси было заплакать или отбиваться от такого возмутительного насилия. Сын
доктора, К., поступивший в одно время со мною, начал было отмахиваться
кулаками; вокруг него собралась ватага, и так исколотили, что его пришлось
снести в лазарет; к его счастью, его научили сказать, что он споткнулся на
классной лестнице и ушибся. Пожалуйся он, расскажи, как было дело, он, конечно, дорого бы поплатился.
И все это происходило в казенном заведении, где над головой каждого
висел дамоклов меч строгости, взыскательности самой придирчивой; где за самый
невинный проступок - расстегнутый воротник или пуговицу - отправляли в
карцер или ставили у дверей на часы с ранцем на спине и не позволяли опускать
ружье на пол.
В одном из помещений училища находилась канцелярия, сообщавшаяся с
квартирой ротного командира Фере; в канцелярии заседал письмоводитель из
унтер-офицеров, по фамилии Игумнов. Зайдешь, бывало, в канцелярию узнать, нет ли письма, не приходил ли навестить родственник. Случайно в дверях
показывался Фере; он мгновенно указывал пальцем на вошедшего и сонным
голосом произносил: "Игумнов, записать его!" Игумнов исполнял приказание, и
вошедший ни за что ни про что должен был отсиживать в училище праздничный
день.
Безусловно, винить начальство за допущение своеволия между
воспитанниками было бы несправедливо. Не надо забывать, что в то время оно
находилось, более чем мы сами, под гнетом страха и ответственности; на
шалости, происходившие у себя дома, в закрытии, смотрели снисходительно, лишь бы, как я уже заметил, в данный момент воспитанники были во всем
исправны: не пропустили на улице офицера, не отдав ему чести, выходной билет
был бы на месте между второй и третьей пуговицей, отличились бы на
ординарцах или на разводе или молодцами прошли бы на майском параде. Надо
сказать также, начальство ничего не знало о том, что происходило в
рекреационной зале, - оно туда почему-то редко заглядывало. Там между тем, помимо истязания рябцов, совершались другие предосудительные сцены;
распевались песни непристойного характера, и в том числе знаменитая "Феня", кончавшаяся припевом:
Ах ты, Феня, Феня,
Феня ягода моя!..
Раз в год, накануне рождества, в рекреационную залу входил