Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
предо мною на колени, умолял меня простить его за то, что мучает меня своими
поступками, приходил в крайнее отчаяние. И мне стоило многих усилий,
убеждений, уговоров, чтобы успокоить его, представить наше положение не столь
безнадежным, придумать исход, обратить его внимание и мысли на что-либо
иное. И как я была довольна и счастлива, когда мне удавалось это сделать, и я
уводила его в читальню просматривать газеты или предпринимала
продолжительную
десятков верст исходили мы с мужем по окрестностям Бадена в долгие
промежутки между получениями денег. Тогда у него восстановлялось его доброе, благодушное настроение, и мы целыми часами беседовали о самых
разнообразных предметах. Любимейшая прогулка наша была в Neues Schloss
(Новый замок), а оттуда по прелестным лесистым тропинкам в Старый замок, где
мы непременно пили молоко или кофе. Ходили и в дальний замок
Эренбрейтштейн (верст восемь от Бадена) и там обедали и возвращались уже при
закате солнца, Прогулки наши были хороши, а разговоры так занимательны, что я
(несмотря на отсутствие денег и неприятности с хозяйкой) готова была мечтать, чтоб из Петербурга подольше не высылали денег.. Но приходили деньги, и наша
столь милая жизнь обращалась в какой-то кошмар.
Знакомых в Бадене у нас совсем не было. Как-то раз в парке мы встретили
писателя И. А. Гончарова, с которым муж и познакомил меня. Видом своим он
мне напомнил петербургских чиновников, разговор его тоже показался мне
заурядным, так что я была несколько разочарована новым знакомством и даже не
хотела верить тому, что это - автор "Обломова", романа, которым я восхищалась.
Был Федор Михайлович и у проживавшего в то время в Баден-Бадене И.
С. Тургенева. Вернулся от него муж мой очень раздраженный и подробно
рассказывал свою беседу с ним {29}.
С выездом из Баден-Бадена закончился бурный период нашей
заграничной жизни. <...>
Вначале мы мечтали с мужем поехать из Бадена в Париж или пробраться в
Италию, но, рассчитав имевшиеся средства, положили основаться на время в
Женеве, рассчитывая, когда поправятся обстоятельства, переселиться на юг. По
дороге в Женеву мы остановились на сутки в Базеле, с целью в тамошнем музее
посмотреть картину, о которой муж от кого-то слышал {30}. Эта картина,
принадлежащая кисти Ганса Гольбейна (Hans Holbein), изображает Иисуса
Христа, вынесшего нечеловеческие истязания, уже снятого со креста и
предавшегося тлению. Вспухшее лицо его покрыто кровавыми ранами, и вид его
ужасен. Картина произвела на Федора Михайловича подавляющее впечатление, и
он
отразилось в романе "Идиот". (Прим. А. Г. Достоевской.)}. Я же не в силах была
37
смотреть на картину: слишком уж тяжелое было впечатление, особенно при моем
болезненном состоянии, и я ушла в другие залы. Когда минут через пятнадцать -
двадцать я вернулась, то нашла, что Федор Михайлович продолжает стоять пред
картиной как прикованный. В его взволнованном лице было то как бы испуганное
выражение, которое мне не раз случалось замечать в первые минуты приступа
эпилепсии. Я потихоньку взяла мужа под руку, увела в другую залу и усадила на
скамью, с минуты на минуту ожидая наступления припадка. К счастию, этого не
случилось: Федор Михайлович понемногу успокоился и, уходя из музея, настоял
на том, чтобы еще раз зайти посмотреть столь поразившую его картину.
Приехав в Женеву, мы в тот же день отправились отыскивать себе
меблированную комнату. Мы обошли все главные улицы, пересмотрели много
chambres-garnies {меблированных комнат (франц.).} без всякого благоприятного
результата: комнаты были или не по нашим средствам, или слишком людны, а это
в моем положении было неудобно. Только под вечер нам удалось найти квартиру, вполне для нас подходящую. Она находилась на углу rue Guillaume Tell и rue Bertellier, во втором этаже, была довольно простор-, на, и из среднего ее окна
были видны мост через Рону и островок Жан-Жака Руссо. Понравились нам и
хозяйки квартиры, две очень старые девицы, m-lles Raymondin. Обе они так
приветливо нас встретили, так обласкали меня, что мы, не колеблясь, решились у
них поселиться.
Начали мы нашу женевскую жизнь с крошечными средствами: по уплате
хозяйкам за месяц вперед, на четвертый день нашего приезда у нас оказалось
всего восемнадцать франков, да имели в виду получить пятьдесят рублей
{"Биография и письма" Ф. М. Достоевского, стр. 176. (Прим. А. Г. Достоевской.)}.
Но мы уже привыкли обходиться маленькими суммами, а когда они иссякали, -
жить на заклады наших вещей, так что жизнь, особенно после наших недавних
треволнений, показалась нам вначале очень приятной.
И здесь, как и в Дрездене, в расположении нашего дня установился
порядок: Федор Михайлович, работая по ночам, вставал не раньше одиннадцати; позавтракав с ним, я уходила гулять, что мне было предписано доктором, а Федор
Михайлович работал. В три часа отправлялись в ресторан обедать, после чего я