Ф. М. Достоевский в воспоминаниях современников том 2
Шрифт:
прогулки и как потом торжествовал, что в трудные минуты наступившего
события это знание улицы и дома m-me Barraud ему пригодилось и он в полутьме
раннего утра быстро ее разыскал и привез ко мне. <...>
41
В непрерывной общей работе по написанию романа и в других заботах
быстро прошла для нас зима, и наступил февраль 1868 года, когда и произошло
столь желанное и тревожившее нас событие.
В начале года погода в Женеве стояла прекрасная, но
вдруг наступил перелом, и начались ежедневные бури. Внезапная перемена
погоды, по обыкновению, раздражающе повлияла на нервы Федора Михайловича, и с ним в короткий промежуток времени случились два приступа эпилепсии.
Второй, очень сильный, поразил его в ночь на 20 февраля, и он до того потерял
силы, что, встав утром, едва держался на ногах. День прошел для него смутно, и, видя, что он так ослабел, я уговорила лечь пораньше спать, и он заснул в семь
часов. Не прошло часа после его отхода ко сну, как я почувствовала боль, сначала
небольшую, но, которая с каждым часом усиливалась. Так как боли были
характерные, то я поняла, что наступают роды. Я выносила боли часа три, но под
конец стала бояться, что останусь без помощи, и как ни жаль мне было тревожить
моего больного мужа, но решила его разбудить. И вот я тихонько дотронулась до
его плеча. Федор Михайлович быстро поднял с подушки голову и спросил:
– Что с тобой, Анечка?
– Кажется, началось, я очень страдаю!
– ответила я,
– Как мне тебя жалко, дорогая моя!
– самым жалостливым голосом
проговорил мой муж, и вдруг голова его склонилась на подушку, и он мгновенно
уснул. Меня страшно растрогала его искренняя нежность, а вместе и полнейшая
беспомощность. Я поняла, что Федор Михайлович находится в таком состоянии, что пойти за sage-femme не может, и что, не давши ему подкрепить свои
расшатанные нервы продолжительным сном, можно было вызвать новый
припадок. <...>
К утру боли усилились, и около семи часов я решила разбудить Федора
Михайловича. <...>
Помимо обычных при акте разрешения страданий, я мучилась и тем, как
вид этих страданий действовал на расстроенного недавними припадками Федора
Михайловича. В лице его выражалось такое мучение, такое отчаяние, по
временам я видела, что он рыдает, и я сама стала страшиться, не нахожусь ли я на
пороге смерти, и, вспоминая мои тогдашние мысли и чувства, скажу, что жалела
не столько себя, сколько бедного моего мужа, для которого смерть моя могла бы
оказаться катастрофой. Я сознавала тогда, как много самых пламенных надежд и
упований соединял мой дорогой муж на мне и нашем будущем ребенке.
Внезапное
характера Федора Михайловича, могло стать для него гибелью. Возможно, что
мое беспокойство о муже и волнение замедляли ход родов; это нашла и m-me
Barraud и под конец запретила мужу входить в мою комнату, уверяя его, что его
отчаянный вид меня расстраивает. Федор Михайлович повиновался, но я еще
пуще забеспокоилась и, в промежутках страданий, просила то акушерку, то garde-malade {сиделку (франц.).} посмотреть, что делает мой муж. Они сообщали то, что он стоит на коленях и молится то, что он сидит в глубокой задумчивости, закрыв руками лицо. Страдания мои с каждым часом увеличивались; я по
временам теряла сознание и, приходя в себя и видя устремленные на меня черные
42
глаза незнакомой для меня garde-malade, пугалась и не понимала, где я нахожусь
и что со мною происходит. Наконец около пяти часов ночи на 22-е февраля
(нашего стиля) муки мои прекратились, и родилась наша Соня. Федор
Михайлович рассказывал мне потом, что все время молился обо мне, и вдруг
среди моих стонов ему послышался какой-то странный, точно детский крик. Он
не поверил своему слуху, но когда детский крик повторился, то он понял, что
родился ребенок, и, вне себя от радости, вскочил с колен, подбежал к запертой на
крючок двери, с силою толкнул ее и, бросившись на колени около моей постели, стал целовать мои руки. Я тоже была страшно счастлива, что прекратились мои
страдания. Мы оба были так потрясены, что в первые пять - десять минут не
знали, кто у нас родился; мы слышали, что кто-то из присутствовавших дам
сказал: "Un garcon, n'est-ce pas?" {Мальчик, не правда ли? (франц.).} Другая
ответила: "Fillette, une adorable fillette!" {Девочка, очаровательная девочка!
(франц.).}. Но нам с мужем было одинаково радостно, кто бы ни родился, - до
того мы оба были счастливы, что исполнилась наша мечта, появилось на свет
божий новое существо, наш первенец!
Между тем m-me Barraud обрядила ребенка, поздравила нас с рождением
дочери и поднесла ее нам в виде большого белого пакета. Федор Михайлович
благоговейно перекрестил Соню, поцеловал сморщенное личико и сказал: "Аня, погляди, какая она у нас хорошенькая!" Я тоже перекрестила и поцеловала
девочку и порадовалась на моего дорогого мужа, видя на его восторженном и
умиленном лице такую полноту счастья, какой доселе не приходилось видеть.
Федор Михайлович в порыве радости обнял m-me Barraud, а сиделке