Факел Геро
Шрифт:
— Здравствуй, Идоменей! Прошу, не называй меня по имени.
— Здравствуй…, - Идоменей запнулся. — Как же мне тебя звать?
— Никак, — ответил мужчина.
— Ты даже не позволишь звать тебя другом?
— И другом не надо, ведь ты пригласил меня сюда не как друга, иначе ты пришёл бы открыто ко мне домой, — ровным голосом ответил мужчина.
Идоменей был несколько смущён, таким обращением человека, с которым был с юности дружен, избороздил много морей и пережил много приключений. Много лет назад их пути разошлись. Тогда Идоменей окончательно сделал выбор в пользу торгового ремесла, а его собеседник предпочёл политическую стезю.
Разглядывая умное спокойное лицо и скромную одежду товарища, Идоменей понимал, почему в Прекрасной Гавани его прозвали Совестью
— Что ж, — немного подумав, начал Идоменей, — раз ты не разрешаешь ни произносить твоего имени, ни называть тебя другом, я буду звать тебя Астреидом *, ведь на алтарь этой богини ты приносишь плоды своего труда.
Губы того, кого Идоменей назвал сыном богини справедливости — Астреи, слегка дрогнули в улыбке:
— Узнаю тебя, Идоменей, ты всегда найдёшь способ выкрутится из любой ситуации.
Но тут же лицо мужчины вновь сделалось строгим:
— Я знаю, зачем ты позвал меня, Идоменей. Племянника твоей жены обвиняют в серьёзном преступлении. Сомневаюсь, что я чем-нибудь смогу помочь. Ты ведь знаешь, мы, эллины, всегда со снисходительностью относились к чужим богам. Любой иноверец, проживающий в нашем городе, мог спокойно ставить алтари и воздавать почести своим божествам. Более того, чужаки, наблюдая за тем, как свободны мы перед нашими богами, как славим их в наших храмах, меняли своё вероисповедание и приходили в лоно нашей религии. Теперь всё изменилось, Идоменей, и ты не можешь об этом не знать. После того, как один тщеславный царь * объявил себя божеством и потребовал ставить статуи со своим изображением в храмах, древние традиции пошатнулись. Появились последователи македонского безумца, которые считают, что имеют право сидеть за одним столом с олимпийцами. * К чему всё это привело? Над нашими богами стали смеяться! И я тебе скажу так, Идоменей, вера, над которой смеются — падёт! Уже сейчас некоторые наши единоверцы посматривают в сторону чужеземных богов, считая их более сильными. Здесь, в Таврике, на краю Ойкумены, мы в большой опасности. Редкая россыпь эллинских городов у самой кромки моря, а за нашей спиной тёмный варварский мир со своими колдунами, шаманами и энареями. Если мы дадим им хоть малейшую лазейку, они нас проглотят. Подумай ещё вот о чём — более половины жителей полиса не являются чистокровными эллинами. Первым переселенцам, а это в основном были мужчины в цвете лет, для продолжения рода приходилось вступать в брак с женщинами из местных племён. Все эти полукровки, а также их потомки, несмотря на то, что получили эллинское воспитание, являются потенциальными вероотступниками. Мы не смогли сохранить в чистоте свою кровь, поэтому должны сохранить хотя бы веру. Теперь скажи мне, Идоменей, как мы должны смотреть на то, что какой-то беспутный мальчишка, являющийся эллином по крови, собирает в своём доме гостей и устраивает там праздник в честь скифских богов?
— Он должен понести наказание, — согласился Идоменей. — Только… пусть понесут наказание и те, кто был с ним рядом, кто наблюдал, участвовал и не остановил это бесчинство. Я знаю, там были сыновья из многих знатных семей.
— Слабое оправдание, Идоменей. Гости могли не знать, что их ожидает, а потом не разобраться во хмелю.
— Также Агафокл уверяет, что на той пирушке не было никаких скифских колдунов. Это были переодетые актёры, их можно найти и допросить.
— И наказать за то, что согласились разыграть это гнусное представление, — закончил поборник справедливости.
Мужчины замолчали. Море потемнело, блестящий диск солнца уже коснулся одним краем кромки воды. Блеклая
— Я выслушал тебя, поборник справедливости, послушай и ты меня. Агафоклу не избежать наказания. Я лишь прошу позволить мне самому воздать ему по заслугам. Я обещал своему тестю, когда он лежал на смертном одре, позаботиться о сироте. Что я и делал все эти годы по мере своих скромных сил. Я надеялся, что, когда племянник подрастёт, он станет моим помощником, как я когда-то был помощником его деда. Я пытался узнать его наклонности, чтобы вовремя направить его в нужное русло. Проявил бы он себя в торговле или земледелии, заинтересовался ратным делом или направил свои стопы, как ты, в политику, везде он нашёл бы поддержку от меня. Но я напрасно ждал, увы, так бывает! Боги наделили этого молодчика непостоянным и слабым характером. Он совсем не похож ни на своего отца, ни тем более на своего деда. После совершеннолетия он получил доступ к своему наследству, и скоро я понял, что Агафокл не способен ни приумножить, ни даже сохранить своё состояние. Боясь, что его оберут ростовщики, мне пришлось договориться с трапезитом Евномием, чтобы он ссужал ему мои деньги. Конечно, с течением времени я восстанавливаю свой урон за его счёт, но для меня это не выгодная операция. Поэтому, мой дорогой Астреид, я к племяннику никакого сочувствия не испытываю, и моё наказание, возможно, будет суровее вашего.
— Верю всему, что ты мне сказал сейчас, Идоменей, и догадываюсь, почему так. Тебя волнует не твой племянник, а его земли и те деньги, что он вложил в твою торговлю.
— Так и есть, — не смущаясь, подтвердил торговец. — Будет несправедливо, если состояние Агафокла, накопленное его предками, окажется неизвестно у кого.
— Ты согласился, если бы всё осталось в твоих руках, а племянника твоего изгнали?
— Не знаю, — честно ответил Идоменей, подумав о Федре.
— Хорошо, что ты предлагаешь?
— Агафокл сейчас напуган предстоящим судом, оттого согласен на всё. Я хочу отправить его в Ольвию. Один мой друг имеет в окрестностях города большое хозяйство, думаю, он согласится принять у себя Агафокла. Племяннику будет запрещено покидать поместье до срока. Мой друг одинок, у него суровый нрав, поэтому возможностей для развлечений у этого шалопая там не будет. Вместо этого его будут учить всем премудростям земледелия. Так что это наказание будет не менее суровое, чем собирается вынести ему суд.
— Да, — с улыбкой согласился мужчина, — только деньги останутся у тебя.
4.
Идоменей, как и в прошлую ночь, ворочался на своём ложе и никак не мог уснуть. Пока его не было дома, Кодр принял целый ворох писем. Среди них были и писульки Агафокла, в которых он спрашивал о своей дальнейшей судьбе. Но Идоменею нечего была сказать племяннику, встреча на берегу окончилась ничем.
— Кодр! — окликнул мужчина слугу.
— Слушаю, господин, — приподнялся на своём ложе Кодр.
— Пусть придёт та, что была здесь прошлой ночью.
— Хорошо, господин.
Она пришла. Опять простоволосая и обёрнутая в покрывало. Легла рядом и сразу начала целовать его. Идоменей слегка отстранил женщину и спросил:
— Как тебя зовут?
— Сирита, господин.
Рабыня ласкала его плечи и грудь, рука женщины легла на его живот, а потом скользнула ниже, Идоменей глубоко вздохнул и закрыл глаза.
Глава 21. В Тритейлионе
1.
В первый день посейдиона * Идоменей, завершив в городе все свои дела, намеревался, наконец, отправиться в своё поместье. Он ехал налегке, все сундуки были давно отправлены в Тритейлион. Племянник его жены — Агафокл, в сопровождении управляющего и двух рабов отплыл в Ольвию накануне. В своих покоях мужчина ожидал, когда придёт Гектор и сообщит, что лошади осёдланы и всё готово к отъезду.
— Господин, — рабыня приоткрыла дверь и замерла в нерешительности.