Факел
Шрифт:
Павел заметил, как на скулах Загубисало заходили желваки. Он нервничал. Чувствовалось, что вот-вот сорвется и накричит, а то, может быть, в припадке гнева и выгонит из кабинета.
– Вот что, товарищ капитан, - сказал Загубисало, строго глядя на Павла.
– Езжайте домой, посоветуйтесь с женой, хорошенько подумайте, а завтра доложите. Но помните, выхода нет.
Павел сжал палку, сжал так, что пальцы правой руки побелели. Выпрямился, щелкнул каблуками, отрапортовал:
– Есть, подумать, товарищ командир. Но завтра я скажу то же самое, что сказал теперь.
– Идите!
–
– Слушаюсь!
– Павел повернулся и вышел из кабинета. Пошатываясь, он направился к автомашине, стоявшей недалеко от штаба. Загубисало смотрел на широкую, немного сутулую спину Павла и думал: «Вот, черт упрямый, недаром он заставил того артистика петь». Повернулся к Федоровичу и Бортову.
– Видели, каков фрукт! Идите, Федорович.
– И, помолчав немного, спросил Бортова: - Какое ваше мнение, Иван Сидорович?
– Этого приказом не возьмешь.
– Как это приказом не возьмешь?
– возразил Загубисало.
– Очень просто, Кирилл Прокофьевич. Поставьте себя на его место - и вы сразу же другое заговорите. Он же - герой. Восемнадцать фашистских самолетов угробил. Звезду заслужил… И с женой у него что-то не ладится - после родов плохо себя чувствует. Надо повнимательнее отнестись.
– Посмотрим, - неопределенно буркнул Загубисало, дав понять, что разговор окончен.
Бортов вышел из кабинета и направился домой.
По настоянию майора Бортова Павла назначили штурманом наведения. Бортов уговорил его пойти на эту должность. Это было верное решение. Посадить такого летчика, как Мальцев, на пункт управления - полезное дело. Павел имел опыт, разбирался в тактике воздушных боев, хорошо чувствовал маневр. Такой штурман быстро найдет общий язык с летчиком, выполняющим задание, и сноровисто, с наиболее выгодного направления наведет его на цель. Какой командир не захочет иметь толкового летчика на командном пункте?
Загубисало представление о назначении Павла подписал неохотно, с оговоркой, что он идет навстречу комиссару - так он по старой привычке называл своего замполита Бортова, которого, кстати, немножко побаивался. «Бортов - человек крутой, стукнет в верха - и поминай, как звали», - сказал как-то Загубисало Федоровичу.
Но Бортов никуда и никогда «не стукал». Он был просто прямым и честным коммунистом, который ценил человека, вникал в его дела, радости и огорчения. Его сердце всегда было открыто для людей, какое бы положение они ни занимали. К Бортову шли днем и ночью, шли все, кому хотелось поделиться с ним радостью, излить свою печаль: пусть и об этой печали знает замполит, легче будет одолевать невзгоды.
Пришел к Бортову и Павел Мальцев. Вошел в кабинет без стука, как к своему, родному. Сел па диван, вынул папиросы, помолчал.
– Я знал, что ты заглянешь, - сказал Бортов, поднимаясь из-за стола. Подошел к Павлу, взял предложенную папиросу, щелкнул зажигалкой, дал прикурить Мальцеву, сам прикурил.
– Трудно спалось?
– спросил и выпустил куда-то в пол струйку дыма, разогнал ладонью.
– Признаться, глаз не сомкнул, Иван Сидорович, - выдохнул Павел.
– Понимаю. Я тоже мучался… Нелегкую задачу перед тобой поставил командир.
– Бортов вернулся к столу, стряхнул пепел в пепельницу.
–
– спросил, не оборачиваясь.
– Служить решил, Иван Сидорович, вот и вся моя дума. Пришел к тебе поддержку искать. И Тоня просила, Иван Сндорович.
– Правильно, Павел, служить надо.
– Шагнул к Мальцеву Бортов.
– Но где? Летать?
– Только летать!
– Но только ли? Может быть, осядешь на капе? Чем черт не шутит - из тебя прекраснейший штурман наведения получится. А, Павел Сергеевич? Да и Антонине Степановне спокойнее будет. Хватит уж ей ночами-то не спать, глядеть в небо. Ведь она не железная. Пока шла война - туда-сюда, долг, все на фронт работали. Ну теперь-то дай ей, как говорится, вздохнуть. Прихварывает она у тебя, говорят.
Павел поднял на Бортова удавленные глаза:
– А это откуда тебе известно, Иван Сидорович?
– Э, батенька мой, что не известно замполиту? Какой же он будет замполит, если…
– Нет, в самом деле?
– перебил Мальцев.
– Ну а это уж мое дело. Скажи, серьезно больна?
Павел тихо ответил:
– После родов чего-то расклеилась. На сердце жалуется.
– А что говорят врачи?
– Навещают, капли какие-то прописали.
– Как это «какие-то»?
– Поди разберись в них, каплях-то. В медицине я не силен, хотя по госпиталям навалялся. А Тонечка - сама медичка. Понимает, что к чему.
– Ты это дело не запускай. Помощь нужна - скажи.
– Страшного пока ничего нет, Иван Сидорович. Если что - загляну… Так как же, Иван Сидорович, посоветуешь?
– вернулся Павел к началу разговора.
– Я же сказал - служить, Павел. Ты еще нужен авиации. Но где - вот вопрос?
– Летать хочу… Не могу без неба.
– А капе, по-твоему, паршивая лужа, что ли?
– Ну зачем же так, Иван Сидорович!
– возразил Павел.
– Разве я…
– Да знаешь ли ты, с капе дальше и выше видно. Перед тобой - весь воздушный океан, а в нем - молодые летчики, которых твоя уверенная рука выводит на цели.
Павел улыбнулся.
– Знаю, знаю, Иван Сидорович, ты мастер, так сказать, зажечь сердечко. Но ведь…
– Что ведь?
– И все же это земля-матушка.
Бортов взглянул на часы:
– Тебе во сколько к командиру?
– В двенадцать.
– Сейчас без четверти, решай!
Павел встал, оперся на палку, выпрямился:
– Вот что, Иван Сидорович, если командир намерен списать, пусть будет капе, а если повременит, тогда…
– Хорошо. Договорились. Пошли.
– Бортов широко распахнул дверь, пропуская вперед Павла.
Загубисало встретил Мальцева официально. Окинул его взглядом, кивнул на стул. Павел сел, оперся на палку.
– Ну что надумали, товарищ капитан?
Павел встал, приложил руку к козырьку:
– Служить, товарищ командир!
– Садитесь и не паясничайте. Я серьезно спрашиваю.
В разговор вступил Бортов:
– Кирилл Прокофьевич, он в самом, деле решил служить.
– Как это понимать, Иван Сидорович? Товарищ капитан, - обратился Загубисало к Павлу, - выйдите, пожалуйста… Как это прикажете понимать?
– повторил он вопрос, когда Мальцев вышел.