Факел
Шрифт:
Бортов приблизился к столу, встал напротив Загубисало.
– Кирилл Прокофьевич, я долго беседовал с Мальцевым. Мне кажется, с увольнением следует повременить.
– То есть?
– сердясь, спросил Загубисало.
– Нельзя одним махом это делать. Он нам еще нужен, опытный летчик, сердцем прирос к самолету, и, если оторвем его от машины, как говорится, с кровью, мы нанесем человеку непоправимую рану.
– А кто будет выполнять приказ об увольнении людей в запас, я или ты?
– Оба, Кирилл Прокофьевич, будем выполнять.
– Что ж, по-твоему, я формалист? Так, что ли? По-твоему, здорового, крепкого парня уволь, а инвалида оставь? Да? И это выполнение приказа по существу? А с кем, позволь тебя спросить, ты воевать будешь, если завтра сыграют вновь тревогу? С инвалидом?
– Кирилл Прокофьевич!
– повысил голос Бортов.
– Вы забываете, о ком говорите! Вы оскорбляете человека, который…
– Я уже сорок лет Кирилл Прокофьевич, - перешел на еще более высокую ноту Загубисало, - и никому не позволю командовать! Я командир и попрошу вас, товарищ майор, выслушать, что я скажу.
– Загубисало перешел на «вы».
– Я повторю, Кирилл Прокофьевич, - твердо сказал Бортов, - вы можете принимать любое решение, но не имеете права говорить оскорбительно о человеке, перед которым мы должны снимать шапку…
– Ну и хватил, вот так хватил, комиссар.
– Загубисало круто повернулся к Бортову. Глаза их встретились, схлестнулись. Несколько секунд они смотрели друг на друга сурово, не моргнув. Наконец Загубисало отвел взгляд в сторону, нервно запустил руку в карман, выхватил оттуда портсигар, закурил,- Кури, комиссар,- сунул он в руки Бортова портсигар и шумно опустился на стул.
Бортов закурил, положил портсигар на стол. Загубисало взял его и нервно сунул в карман.
Несколько минут курили молча.
– Так что же ты предлагаешь?
– спросил Загубисало, успокоившись.
– Штурманом наведения назначить, - так же спокойно ответил Бортов,
Загубисало нажал кнопку, вызвал начальника штаба. Тот явился быстро, словно стоял за дверью:
– Слушаю вас.
– Напишите представление на Мальцева.
– На увольнение, как договорились?
Загубисало зло блеснул глазами:
– Поперед батьки не лезьте в пекло.
– Слушаюсь.
– Напишите представление о назначении его на должность штурмана наведения. В кадры я позвоню. Идите и позовите Мальцева.
Павел вошел в кабинет энергично, широко.
– Вот что, товарищ капитан, - сказал Загубисало.
– Комиссар уговорил меня оставить тебя на капе наведенцем. Как ты на это смотришь?
– Положительно он смотрит, Кирилл Прокофьевич,- вставил Бортов.
– Положительно, товарищ командир, - подтвердил Мальцев.
– Тогда жди приказ. А теперь - будь здоров.
Павел, постояв немного в нерешительности, повернулся к Бортову, протянул ему свою широкую ладонь, сжал маленькую, но крепкую руку замполита, сказал:
– Спасибо, комиссар.
–
– Думаешь, справится?
– спросил Загубисало, пуская в потолок дым.
– Уверен, - ответил Бортов, гася папиросу.
Они помолчали. Над аэродромом раздался гул самолета. Загубисало посмотрел в окно.
– Федорович идет. По почерку вижу.
– Да это он, - неопределенно заметил замполит,
– Хоть сейчас комэском ставь.
– Дело твое, но я бы воздержался.
Загубисало всем корпусом грузно повернулся к Бортову:
– Не любишь его?
– А при чем тут любовь?
– Но летает-то здорово!
– Летать еще мало.
– Нет, комиссар, ты определенно на него зол.
– Загубисало посмотрел в глаза Бортова.
– Не скажешь, почему?
– С чего это ты взял? Я не зол на него. Замполиту быть злым, как ты знаешь, просто запрещено. Да, да, запрещено. Но на Федоровича у меня свой взгляд. И раз ты спрашиваешь - отвечу. Он прямолинейный службист, а точнее… карьерист. Ты не улыбайся, Кирилл Прокофьевнч, он карьерист.
Загубисало прищурил глаза:
– Так чего ж ты его не лечишь, комиссар?
– Давай лечить вместе, Кирилл Прокофьевич.
– Но я этого самого карьеризма в нем не замечаю. Даже под лупой рассматривал - не нашел. Не путаешь ли ты хорошую службу с карьерой? А?
Бортов встал, зашагал по комнате.
– Очевидно, Кирилл Прокофьевич, мы по-разному понимаем, что такое хорошая служба.
– Отчего ж?
– Ты видишь в нем только летчика. А я хочу видеть и человека. Вместе, слитно.
– А разве на собраниях Федорович не выступает?
– Даже слишком часто.
– Так как же тебя понимать?
– Очень просто. Он выступает, но о чем? Он больше поучает других, чем анализирует положение в своем звене. У соседа и то не так и это не эдак, а у самого под носом черт знает что творится - этого он не замечает. А скажи - на любого набросится: «Придирки. Позорят лучшее звено». А как он строит взаимоотношения с подчиненными? «Вот вкачу тебе «арбуз» - ты у меня забегаешь», «Вот суну тебе «рябчика» четыре - запрыгаешь». И это так разговаривает опытный летчик, командир звена!
– А по-твоему, с ними лобызаться он обязан, - возразил Загубисало.
– Он же командир, а не тряпка!
– Командир - это не солдафон, а воспитатель. Война прошла. Она, может быть, и прощала грубость. Но сейчас-то пора перестраиваться. Требовать нужно. Но как?
Загубисало не глядя нащупал спичечный коробок на столе, взял его в руку, секунду-другую поиграл им. Затем встал, оперся кулаками о крышку стола. Стол заскрипел.
– Ну, будет, комиссар, - сказал Загубисало.
– Так немудрено и поругаться. Поедем-ка лучше на аэродром. Подышим воздухом, посмотрим, как наши орлята летают.