Фантастика и фэнтези польских авторов. Часть 2

Земянский Анджей

Глупо было бы шататься по городу в одних брюках. Его разрезанная, окровавленная рубашка валялась в кустах где-то неподалеку от Легницы. Вместо одеяла он получил старенький, застиранный до крайности халат. Еще получил тампон, хотя кровь из носа уже и не текла. Кто-то сунул ему в карман заполненный формуляр приема на срочном дежурстве, его попросили подписать какую-то бумагу. Наконец-то он мог выйти в теплую ночь и закурить сигарету. Василевский вызвал такси по телефону, не забывая про заказ на бутылку зубровки. Его всего трясло. А иногда даже все плыло...

Постоянное высиживание по ночам перестало быть проблемой в тот момент, когда он махнул на нее рукой. Просыпался в три, в четыре и не мог заснуть. Черт его знает, то ли невроз, то ли возраст... В конце концов, не такой он и старый, сорок лет – не приговор. Не будем об этом. Поначалу

мешало, потом уже нет. В каком-то смысле, это сделалось эссенцией его жизни. Летом бывало даже приятно, зимой – похуже. Летом мог наблюдать ранний восход солнца, мог выпить в сносной температуре, мог выйти из дома и знакомиться с людьми с той же самой проблемой. Странные персонажи из сна, кружащие в самых невозможных местах, в темноте, в предрассветной серости, в первых лучах летнего солнца, появляющихся в четыре часа на совершенно опустевших улицах. И речь здесь идет никак про полицейских, городских стражей или мусорщиков, которые лишь в такое время могли эффективно опорожнять контейнеры, поскольку потом пробки отбирали у них всяческую возможность действовать. Он познакомился с несколькими поставщиками, например, с паном Метком, которому пару раз помог выгрузить подносы с хлебом, и который, в благодарность угостил его целой серией анекдотов, касающихся "жизни после жизни" – именно так называют профессионалы предрассветные часы. Он наблюдал таинственных типов, снующих в странной, онирической^[35] атмосфере, в по-настоящему пустом городе. Тогда люди каким-то подозрительным образом делались вежливыми, сочувствующими, готовыми помочь и поболтать; когда можно было их узнать, можно было им помочь, можно было сделать массу странных вещей. Пару раз ему случилось проснуться в три. Тогда он выставлял будильник и отправлялся в город. Этот одинокий мир интриговал его все больше и больше. Встретил мужичка, выгружавшего контейнеры с пивом у заднего хода в магазин, разговорились. Выпили пару бутылочек, сидя на загородке у магазина. Странное время перед рассветом... Если бы он попробовал сделать то же самое часов в семь – его бы обматюкали, в лучшем случае. В другой раз забрел в ресторан, где персонал слонялся, ругаясь, что приходится торчать всю ночь на посту, потому что пара пьяных шишек не желает уходить, несмотря на такое время. Он подошел к официанту с опухшими глазами, потому что парню страшно хотелось спать, и сказал:

– Старик, мне нужно поесть (без каких-либо объяснений: "жена уехала, а я голодный", "не могу спать, потому что всего колотит").

И свою еду он получил. Его похлопали по спине, отказались от оплаты. Официант даже присел, и они поговорили.

Вот интересно, а было бы все так же мило часов в семь, если бы, естественно, в семь часов он нашел еще открытый ресторан. Наверняка получил бы в морду за те слова, которые в четыре утра вызвали столь положительную реакцию.

Он частенько размышлял, что было такого в этом странном, опустевшем, ночном городе, вызывавшие, что люди, которых встречал, неожиданно признавали его за своего, за члена особой общности, чем-то отмеченного представителя тайного клана. Почему продавец, следящий за загрузкой новых товаров в собственный магазин в пять утра, в сонном, рассеянном свете посвятил ему полчаса, а уже в восемь мог предложить, самое большее, профессиональную, безразличную улыбку. Почему перед рассветом все становятся людьми для людей, а потом – всего лишь безликой толпой. Слишком много народу? Или это остатки атавизмов пещерных времен: "Ночью все мы должны держаться вместе, чтобы пережить, ну а днем... тут, ежели чего, можно и по морде, а потом и маленький доносик". К какой теории он склонялся сильнее? Возможно, к теории слишком большого количества. Мораль осажденного муравейника? Уже Гомбрович^[36] писал, что невозможно охватить разумом слишком многого. Человек, идущий по пляжу, увидав одного, перевернутого на спину жучка, поможет ему встать на ноги; видя же сотни страдающих жучков, пройдет безразлично; видя тысячи жучков... начнет их топтать. Не так ли и в городе? Потому-то, перед тем как толпа высыплет на улицы, к человеку отнесутся как к своему, как к члену семьи, ну а потом – словно к врагу, агрессору, солдату чужой армии.

Что-то странное происходило с его психикой. Магический мир "Книги Идолопоклонства"^[37] Шульца. Таинственные явления, словно за гранью реального мира, странные люди, какие-то жуткие мысли в голове...

А потом вставало солнце, и он вновь превращался в закончено логичное существо: что необходимо приготовить к сегодняшней встрече, хватит ли бензина в баке, чтобы справиться со всеми запланированными делами, или о чем0то забыл, наверняка ли записан номер телефона и время, когда следовало позвонить по делу, и... и...

еще...и... (какая-то частичка волшебства все же оставалась) Будет ли завтра снова ночь?

Будет, будет – успокаивал он сам себя. Злобствующие люди снова превратятся в своих, в членов его клана, в братьев, готовых встать за спиной, чтобы защитить в нужде, и, если только не заснут, будут ему способствовать.

Воспоминания об аварии затирались. Он сменил жилище, приказав секретарше воспользоваться предложением первого попавшегося бюро по сдаче жилья в найм, и переехал, даже не зная толком, где находятся Карловице, которые с этих пор станут его домом. Мебель ему хотелось приобрести через Интернет, только ничего интересного не нашлось. Тогда он нанял архитектора и декоратора интерьеров. Через пару дней все было готово. Все рано, он и так практически не будет там жить. Паршиво он чувствовал внутри любых помещений.

Сейчас он стоял в очереди к кассе на бензозаправке "Esso" с банкой пива в руке. Зевал, потому что неожиданно захотелось спать. Он позвонил секретарше. Та взяла трубку, не слишком понимая, кто и что – наверное, он сорвал ее с постели.

– Слушай, купи мне какую-нибудь машину.

– А какую, шеф? – зевнула та еще более раздирающе, чем он сам.

– Какую угодно. Зайди в первый попавшийся салон и купи, что у них есть на складе. Лишь бы мы могли себе позволить.

Отключился, потому что сотрудник как раз нацелил в него в банку лазером, желая прочесть штрих-код. А у Василевского не было даже несчастных трех злотых в кармане, так что расплатился кредиткой, правда, в два часа ночи никаких комментариев на этот счет не последовало. Он вышел на валы, насыпанные для защиты от наводнений. Секретарша отзвонилась через двадцать минут, сообщив, что у нее имеется приятель, автомобильный дилер, и что он предлагает "альфу ромео", двухдверную, спортивную, на самых замечательных условиях. Хотя секретарша Василевского уже привыкла к экстравагантным выходкам начальника, на сей раз он ее здорово шокировал, раз ей пришлось будить ночью знакомых.

– Средства на это у нас имеются?

– Уфф, шеф... Мы можем позволить себе и мерс, если хотите.

– Ладно, пускай будет альфа. Только утром она уже должна стоять на паркинге.

– Нет проблем, будет.

Василевский отключился, уселся на лавке и вскрыл банку. Валы от города отделял канал, ведущий к речной верфи. В последнее время им редко пользовались. Так что спереди у него был шикарный вид на море камыша, освещенное натриевыми лампами из гипермаркета Леклерка, сзади – на течение реки с подмигивающими фонарями барок, подплывающих к шлюзу. В правое ухо Василевский вставил наушник радиоприемника. Закурил. Бедные русские моряки как раз умирали в скорлупе подводной лодки, затонувшей в холодных водах далеко отсюда, а вокруг них заводили дурацкие, политические маневры. Василевский затянулся дымом. Было тепло. Приятно. Вот только комары досаждали. Василевский вытащил из кармана баллончик с "OFF"ом и быстро выиграл противовоздушную баталию. Средство действовало безотказно.

Василевский обожал эти предрассветные часы. Но тут справа заметил нечто необычное. Человек в костюме на валах, в три часа ночи? Да еще и подсвечивающий себе фонариком. У незнакомца был четко определенный маршрут – он подошел прямо к лавке.

– Пан Василевский? – спросил мужчина. Затем показал удостоверение с печатями, голографическими знаками и прочими прибамбасами. – Алек Мержва, Центральное Следственное Бюро.

– Слава Богу, - усмехнулся Василевский. – Я уже думал, что вы стукнете меня бейсбольной битой и заберете телефон.

Тот улыбнулся в ответ. Без приглашения присел рядом и погасил фонарь.

– Прошу прощения за беспокойство в столь необычное время. Тем более, в таком месте.

– Валяйте.

– Вижу, что вы, как обычно, не спите.

Василевский лишь пожал плечами.

– Как обычно? Я что, сделался настолько важной особой, что кто-то за мной следит?

Мержва только махнул рукой. Затем слегка прикусил губу.

– Вы знаете, - глянул он в сторону, по правилам, ведя следствие, подозреваемого вызывают в управление, выпытывают, представляют доказательства и... – он понизил голос.

– Ааа, понимаю, - Василевский почувствовал легкий укол беспокойства. – Там, на шоссе на спидометре было больше ста шестидесяти? И этим занимается Центральное Следственное Бюро?

Мержва усмехнулся.

– Вы разрешите рассказать вам одну историю?

– Пожалуйста.

– Некий человек вел автомобиль с очень большой скоростью, хотя, лично для меня это несущественно, в сторону Згоржельца. Неподалеку от Легницы он врезался в переднее колесо большегрузного авто.

– Хмм, аллюзию я понял. Но где преступление? Самое большее, мне грозит административный штраф...