Фарфоровый зверек. Повести и рассказы
Шрифт:
И Клара не врала. «Взять» Университет оказалось значительно легче.
10.
Вспоминая молодые годы, Семен Семенович не может надивиться собственной прыти: «Боже мой! Неужели?! И это тоже я? И это?!!» Все дело в том, что Семен Семенович привык рассматривать себя метафизически, т.е. он с трудом может себе представить, что был когда-то другим, нежели теперь. Собственную сущность (познать которую, как мы помним, он давно отчаялся) Семен Семенович считает неизменной и вечной. А потому, когда он пытается взглянуть на себя, скажем, в детстве, то видит толстого и неряшливого взрослого Семен Семеновича, но только очень маленьких размеров. Вот, к примеру, уменьшенный Семен Семенович в шерстяной шапочке, прикрывшей давно очерченную лысину, стоит возле огромного аквариума с рыбой, а вот
Смешно? Пожалуй… Смешно было бы представить Семен Семеновича в детской коляске или в ванночке. Нет, это просто невозможно представить, поскольку в детской ванночке теперь уместится бы разве один его живот! А голеньким на столе среди загаженных пеленок?
«Ах, бога ради, не делайте из меня дурака!» – сказал бы на это Семен Семенович, – «Зачем же представлять такое?»
Диалектически Семен Семенович умеет подходить к другим. Тут он видит человека и в его внешнем и во внутреннем развитии. Он видит, что Альберт Иванович уже совсем не тот, что был лет этак тридцать пять назад, хотя и хорохорится по-прежнему, все скачет, скачет, словно резвый козлик. «Вот уж действительно смешно!» – давно отмечает про себя Семен Семенович не без удовольствия. И только одно исключение, он делает в своем насмешливо-диалектическом подходе к людям, и это исключение – Валерия Ярославна, попросту Лерочка, первая и единственная любовь Семен Семеновича. Ее он представляет только юной девочкой, а не солидной дамой с усиками. Нет, он, кончено, видит правду, но замечать ее не хочет, противится и страдает.
Ах, Лерочка, – просто чудо! Живые водянистые глазки, мордашка кошечки, тонкие пальчики, худая шейка и округлые плечики – голова кружится от одного воспоминания.
Пышнотелая Клара, которая всегда была склонна поэтизировать свою былую невинность, нагло попранную после войны, любила сравнивать себя с Розенблют , героиней старой немецкой сказки 3 . Но какая же она Розенблют? Лерочка – да; в ее объятьях можно легко забыться после любого, самого трудного пути. Жаль, что Семен Семенович мало похож на юношу Гиацинта из той же сказки, хотя совсем как Гиацинт тщетно пытается дознаться в чем суть вещей.
3
Сказка Новалиса «Гиацинт и Розенблют»
«Ах, Лерочка», – мечтательно шепчет Семен Семенович, – «ты моя Розенблют!» И в эту минуту он видит хрупкую юную Лерочку, а рядом с ней себя, старого, растрепанного, замызганного рыбьими помоями. Не удивительно, что она предпочла другого! Было бы даже несправедливо, если бы произошло не так.
В ту далекую осень Семен Семенович рассматривал себя в зеркале и видел широкоплечего парня (это вам не Альбертово худосочие), с мощными скулами, с крепкими широкими запястьями, с выпуклой грудью, покрытой шерстью, ширококостного и пухлогубого – одним словом, чем не красавец? Крепко сбит! И, главное, все это далось без изнурительных тренировок в спортивном зале, без какого бы то ни было насилия над собой, если не считать два чугунных утюга, которые он забавы ради подбрасывал в воздух по утрам. Сама природа взрастила его таким.
«Какой я к черту татарин», – размышлял Семен Семенович с пристрастием разглядывая себя, – «Татарин должен быть гибким и шустрым, как зверек. Положи его на бок – лиса пролезет между землей и талией, а если меня на землю положить, то не останется ни одного просвета. А еще татарин должен быть злой и жестокий, как сам Чингисхан. А еще, если уж на то пошло, я не знаю ни слова по-татарски, и, когда соседка Губайдуллина ругается с мужем, мне слышится одно только «дыл-был-дыр». Скорее уж Альберт татарин. Нет, все мне наврала старая бабка по своей злобе, а на самом деле мой отец был летчик или танкист!»
А, может, и правда? Пришел с войны герой-победитель, глянул на кроху Семена Семеновича – и затосковал. Не так-то легко перенести мирное время с его нищетой, грязными пеленками и скукой. «Да-а-а!.. На войне было проще
«Нет, все-таки не татарин», – уверенно заключил Семен Семенович, – «Танкист!» А это означало, что, может быть, Лерочка ответит на его чувство.
Семен Семенович учился вместе с Лерочкой на филологическом факультете, куда его пристроила хлопотливая Клара. Нужно это было ему? Он сам не знал, во всяком случае тяга к филологии в нем так никогда и не проснулась. И все же он был безмерно благодарен Кларе. На лекциях Семен Семенович спал, дожидаясь, когда закончатся занятия и можно будет проводить Лерочку до дому. В одной руке он нес ее маленький портфельчик (да и возможно ли представить что-то другое, кроме этого портфельчика? В то время еще не водились сумки через плечо, заплечные рюкзачки и яркие пакеты в половину человеческого роста), а в другой нес свой маленький чемоданчик, наподобие тех, что пылятся теперь на антресолях, набитые гвоздями, шурупами, проволокой и прочим хламом. Возле дома Лерочка забирала свой портфельчик и протягивала Семен Семеновичу руку – по-товарищески, по-деловому, – а он ее сжимал, стараясь выразить пожатием всю гамму переполнявших его чувств. Но Лерочка не позволяла своей ручке задерживаться дольше положенного приличием срока в горячей ручище Семен Семеновича, если же он смелел и руку не отпускал, она с силой вырывала ее, морщила носик и убегала.
«Любит она меня хоть капельку?» – задавал себе вопрос Семен Семенович, не находил ответа и страдал.
Но что значит юность! В юности и страдание сладко. А иначе зачем бы во всех романсах повторялось бессчетное число раз: жажду, стражду, сгораю, умираю. Семен Семенович всегда был любителем романса, особенно одного, про розочки, его он до сих пор часто мурлычет себе под нос:
«Одна из них белая, бе-е-лая,
Была, как улыбка несме-е-лая…»
Это точно про Лерочку поется, такая она и была. Робкая, осторожная, ее невозможно было вечером уговорить выйти на прогулку. Мать воспитала ее в строгости и запугала. Везде, за каждым кустом, в каждой подворотне ей мерещились бандиты насильники и убийцы, которые поджидают юных девочек. С послевоенного времени город полнился слухами и рассказами о том, как девочек проигрывают в карты, выслеживают и убивают. Все прекрасно знали, что Обводный канал залит кровью, Лиговка – клоака, в Чубаровом переулки насилуют троих каждый день. При слове амнистия Лерочка могла запросто лишиться чувств. Какая там сексуальная революция! Она бушевала на западе, там, за железным занавесом. Здесь же о таком не слыхали. Разве что первые революционные кружки, немногочисленные подпольные ячейки: вот Рудик с мечтой о всеобщей оголенности нашептывает крамольные речи на ушко театральной дамочке, или Альберт идет по Невскому, смущая прохожих своей вихляющей походкой. А Семен Семенович при всей своей наглости в отношениях с Кларой в общем застенчив и тих. В отношениях с Лерочкой он даже в мыслях не идет дальше воздушного поцелую. Да, за железным занавесом идет своя пьеса, а у нас – своя. У нас в Кировском театре идет «Лебединое озеро».
Лерочка и Семен Семенович устроились на галерке и не мигая смотрят на сцену. А там – правда жизни в мельчайших подробностях: принц влюбляется в лебедя, лебедь в принца, а потом птички сбрасывают перышки и превращаются в прекрасных дамочек на пуантах. В это время по сцене летит настоящий пух.
Вот уже почти час Семен Семенович пытается придвинуть свою коленку к Лерочкиной, но, когда коленка уже у самой цели, начинается антракт. Газировка с пирожным – слабое утешение, и во втором акте Семен Семенович повторяет эксперимент с тем же успехом.
Ах, Лерочка! Белая розочка, майн Розенблют, губы – две недозрелые вишни.
«Другая же на-а-глая, алая,
Была, как мечта небыва-а-лая…»
Это уже о Кларе поется.
Семен Семенович стал избегать Клару. При одной мысли о ее ласках ему делалось гадко на душе. Вот что значит другая любовь. Но совсем не встречаться с Кларой было невозможно, ведь она его по-прежнему подкармливала и давала денег. А на какие шиши, как вы думаете, ходил Семен Семенович смотреть лебедей?