Федор Алексеевич
Шрифт:
Выручали бедного русского приятели которых у Василия Михайловича в силу его общительного характера было в Польше немало, особенно в среде посланников и резидентов других стран, аккредитованных при королевском дворе. Тяпкин обычно одним из первых являлся поздравлять нового коллегу, приехавшего из какой-нибудь страны ко двору короля, и, как правило, приветствовал новичка на его родном языке и завязывал с ним самые тёплые дружеские отношения.
Вот и Кантакузин, прибывший в Польшу из Молдавии и ещё не успевший
— Буна зиуа, — приветствовал Кантакузина его гость. А кому ж не приятно в чужой стране услышать на родном языке «Добрый день!».
И они заговорили на родном языке новичка Конечно. Тяпкин говорил не очень чисто, перевирая слова, но это только забавляло хозяина нисколько не обижая.
А когда Тяпкин собрался уходить, Кантакузин запротестовал:
— Э-э, нет, из дома молдаванина, не попробовав визга, нельзя уходить — И выставил на стол ведёрный кувшин оплетённый лозой, и две глиняные обливные кружки.
— Ну что ж, — согласился Василий Михайлович, — за знакомство не грех и выпить.
Выпили по кружке. Тяпкину, привыкшему пить» что покрепче, вино не показалось, но он как опытный дипломат похвалил:
— Превосходное вино.
Польщённый похвалой нового друга, Кантакузин снова наполнил кружки.
— Тогда ещё по одной.
Тяпкин не возражал и, дабы опять сделать приятное хозяину, сказал:
— За твоё здоровье, друг Кантакузин.
Кантакузин как истый молдаванин не мог оставить такой тост без ответа. Стал наливать по третьей кружке.
— А теперь за твоё, друг Василий.
После третьей кружки всё пошло как по маслу Кантакузин предложил тост за великого государя всея Руси Чем неожиданно так растрогал Тяпкина, что тот полез целоваться.
— Да за государя... да я тебя так полюблю, Кузя.
У него уже Кантакузин стад Кузей, так было и короче и звучало нежней: «Кузя». И Тяпкин предложил ответный тост, за господаря Молдавии: знай наших. Теперь настала очередь молдавского посланника целовать Тяпкина и он обнимал его и нежно говорил:
— Вася, ты оч-чень хор-роший человек.
— Ты, Кузя, тоже з-замечательный парень.
Потом пали за вновь избранного короля Польши Яла Собеского. После этого тоста Тяпкин вдруг заплакал:
— Ты что, Вася? — удивился Кантакузин. — Разве я тебя обидел.
— У меня конь ок-колел, — всхлипнул Тяпкин. — Мне н-не на чем волочиться в Краков на коронование Собеского.
— Вася, друг! — воскликнул радостно Кантакузин. — Поедем на моих, у меня добрая пара венгерцев.
Тут Тяпкин, отерев слёзы, предложил выпить и за «венгерцев». Кантакузин не возражал, тем более что это были его кони.
Так славно была решена задача переезда русского резидента из Варшавы в Краков на коронование, где он должен был представлять
В тот вечер они доконали-таки ведёрный кувшин и к концу пьянки Тяпкин уже и лыка не вязал, даже слово «Кузя» для него было уже непосильным. Лепетал:
— Ку… я тя… лю… лю…
Молдаванин, с юности привыкший к ведёрным возлияниям, держался на ногах вполне устойчиво, и даже понимал тяпкинские «китаизмы» на которые отвечал полным текстом без всяких потерь.
— Вася, я тебя тоже люблю.
Как добрался до дому, русский резидент Тяпкин не помнил, но жена его утром рассказала, что привезли его в тележке на паре добрых коней.
— Это венгерцы, — сказал Тяпкин. — На них мы доедем в Краков.
— А как же мы с сыном? — спросила жена.
— Что — вы с сыном?
— Жить-то чем нам? Мясник отказался в долг давать, сказал: расплатитесь сначала. Пекарь тоже волком глядит, долг ждёт. Ты ходишь, пьянствуешь, а мы…
— Глупая ты женщина. Я устанавливаю дипломатические связи. А деньги? Что ж, придётся твоих песцов заложить.
— Вот, вот, — вздохнула жена. — Сперва на ангела даришь, а посля закладываешь.
— Но я же потом всё выкупаю. Придут деньги из Москвы, выкупим и цапки твои и рухлядь.
И хотя жена всякий раз фыркала над его «дипломатическими связями», ан нет срабатывали эти связи, как правило, в выгодную для резидента сторону. Не пропало и то ведро, вылаканное на пару с молдавским посланником Кантакузиным. Не пропали и те три дня, которые они потратили на дорогу до Кракова. Ни одной корчмы не пропустили, чтоб не выпить по кружке пива или браги. Но перед Краковом Кантакузин сказал Тяпкину:
— Вася, ты должен понимать, что там, при дворе, нам лучше держаться порознь. Мы с тобой не знакомы. Ты понял?
Тяпкину, съевшему уже зубы на дипломатической службе, да этого не попять!
— Кузя, ты умница.
Так они и расстались. И на пышных торжествах, посвящённых коронации, если и видели друг друга, то обычно издали, и приветствовали лишь глазами, даже не раскланиваясь. На приёме, устроенном королём для дипломатического корпуса, они были далеко друг от друга. Король Ян Собеский обошёл всех и пожал представителю каждой страны руку, обворожительно улыбаясь, а когда дошёл до Тяпкина, сказал:
— Я хочу с вами увидеться, пан Тяпкин.
— Всегда к вашим услугам, ваше величество, — отвечал Василий Михайлович.
— О времени аудиенции вам сообщат.
«Интересно, — думал Тяпкин, — зачем я ему понадобился. То годами к королю не допросишься, а то сам зовёт. Интересно».
Где-то через неделю после праздников за ним приехала раззолоченная карета, и, явившийся в дверях не менее раззолоченный придворный торжественно возгласил:
— Пан Тяпкин, вас ждёт его величество.