Feel Good. Книга для хорошего самочувствия
Шрифт:
Он позвонил ей и с гордостью сообщил, что скоро приедет, потому что им надо поговорить.
3. Конец времен
Когда Том рассказал Алисе, как прошла встреча с Анн-Паскаль Бертело, ей показалось, что она сейчас расплачется. Горло сжалось, глаза наполнились слезами, зрение помутилось, как будто она тонула в мутных водах озера.
Но слезы так и не пролились, и она не расплакалась.
Ее затошнило.
Затошнило в точности так же, как в тот день, когда мадам Моретти сообщила
В точности так же, как в тот момент, когда она поняла, что не знает, кто родители похищенного ею ребенка.
Она думала, что ее вырвет, голова слегка закружилась, и желудочная кислота, подступив к горлу, обожгла пищевод, как горсть раскаленных углей.
Но ее не вырвало.
Она смотрела на Тома. Он стоял посреди гостиной с победоносной улыбкой охотника, вернувшегося с гор с убитым бизоном. И тогда, после подступивших слез и тошноты, она поняла, что испытывает просто-напросто гнев.
Улыбка сошла с лица Тома, медленно, трагично, мелкими судорожными движениями.
— Что-то не так? — спросил он.
— Не так.
— Ты считаешь, что я хватил через край с этой историей про Белую Вдову, да?
Алиса сжала кулаки. Никогда в жизни ей так сильно не хотелось кого-то ударить.
— Да, ты хватил через край! Надо было просто отдать рукопись, а ты зачем-то нагородил этой дебильной лжи! Ты совсем спятил?
Лицо Тома стало светло-серым, как грязный песок. Дрожащим голосом он пытался защититься:
— Я хотел… Надо было, чтобы она прочла побыстрее… Из-за денег… Нам действительно срочно нужны деньги! Понимаешь?
— Нет, я не понимаю! Ты сказал, что роман хорош! А если он хорош, зачем тебе понадобились все эти небылицы? И что я теперь буду делать, если эта редакторша мне позвонит? Я должна притвориться, что это правда? Как я, по-твоему, заставлю ее поверить, что воевала вместе с езидами?
— Послушай, я тридцать лет в профессии!
— И тридцать лет у тебя ничего не получается! Твои книги никто не покупает! Тебя читает только жалкая горстка читателей! Тридцать лет, и все мимо, черт бы тебя побрал!
Том как будто стал меньше ростом. У него вырвался долгий мучительный вздох. Словно в поисках помощи он огляделся, однако увидел только голые стены Алисиной квартиры.
— Это было лучшее, что я мог сделать… Уверяю тебя… Черт, это же ты первая предложила мне налет. Ну вот, и я совершил налет!
Сидя за столом, Алиса больше не смотрела на Тома. Она чувствовала себя совершенно пришибленной, раздавленной жизнью и злилась на себя за то, что на миг поверила, будто ее паскудная судьба может в одночасье стать счастливой. Нет, паскудная судьба паскудной и останется.
Паскудной до конца.
— Ты должен был сказать мне об этом раньше!
— Мне пришлось импровизировать…
Алиса вдруг поняла, что не может больше выносить присутствия этого типа, не может выносить ни его вида, ни его голоса, не может выносить мысли, что дала себя соблазнить этому человеку, воплощающему поражение по всем фронтам. С пугающей ясностью
— Уходи! Я хочу, чтобы ты сейчас же ушел, я не желаю тебя больше видеть! Никогда!
— Но Алиса!
— Убирайся! — закричала она.
Ее крик грянул, как выстрел, и Том вздрогнул, будто пуля попала ему в грудь. Он ничего не сказал. Застегнул пиджак и вышел из квартиры.
Алиса долго смотрела на дверь, за которой скрылся Том.
«Ну вот, все кончено», — подумала она.
И ей показалось, что отсутствие сразу после ухода за уходом, не совсем отсутствие, а что-то другое, очень странное и очень грустное одновременно.
Вот тут-то она наконец заплакала.
Она долго плакала, сидя за кухонным столом, уткнувшись лицом в скрещенные руки. Ее пуловер был залит слезами и соплями. Она рыдала так безудержно, что ей стало почти приятно.
Так она просидела долго, пока приход Ахилла не заставил ее взять себя в руки. Она постаралась скрыть свое состояние «в кусках», но по вопросительным взглядам Ахилла поняла, что ей это не удалось. Ложась спать, он сказал просто:
— Все будет хорошо, мама.
— Я знаю, — ответила она.
Она поцеловала его, поцеловала Агату и легла на свою кровать, чувствуя себя мертвой, пустой, ее словно выпотрошили, не осталось ни эмоций, ни мыслей. Она ощущала себя простейшим организмом, чья умственная деятельность сводится к самым элементарным жизненным функциям.
А назавтра, незадолго до полудня, ей позвонила Анн-Паскаль Бертело.
Алиса догадывалась, что она позвонит, и говорила себе, что должна к этому подготовиться. Она искала слова, чтобы объяснить ей, что вся эта история с изнасилованием, войной и убитым сыном — лишь абсурдный вымысел, плод бредовых фантазий дурака, но не ожидала, что Анн-Паскаль Бертело позвонит так быстро, и, когда сняла трубку, понятия не имела, что сказать.
— Здравствуйте, вы Алиса?
— Да.
— Здравствуйте, Алиса, я Анн-Паскаль Бертело. Том Петерман передал мне вашу рукопись. Я начала читать вчера вечером и не смогла оторваться. Закончила ночью. Мне очень, очень понравилось!
— Да.
— Если вы согласны, я хотела бы встретиться. Вы свободны в обед?
— В обед?
— Да. Ну, я не знаю… Сегодня.
— В обед сегодня?
Алиса колебалась. Она уже готова была сказать, что все рассказанное Томом — ложь, и тут взгляд ее упал на счет за электричество.
Третье напоминание.
Заказное письмо, грозившее ей «расторжением контракта» (что означало просто-напросто отключение). Это заказное письмо лежало сверху на стопке таких же счетов, которые она даже не вскрывала: телефон, вода, обязательная страховка, письмо из школы Ахилла, из больницы… В этих счетах, напоминаниях, предупреждениях, угрозах судебными исполнителями медленно, но неуклонно тонула ее жизнь, и эта встреча, возможно, была единственным якорем спасения.