Feel Good. Книга для хорошего самочувствия
Шрифт:
В конце августа журналист из «Франс Интер» взял у Алисы интервью. Том прослушал подкаст несколько раз. Она держалась непринужденно, была вполне в своей тарелке, возможно, ее накачала Анн-Паскаль Бертело или просто проявился природный талант.
— Я читал, что вы писали этот роман меньше трех недель? — говорил журналист.
— Да… Три недели писала, но сорок лет вынашивала, — отвечала Алиса.
Ее голос после всех этих месяцев молчания взволновал Тома так, как он и сам не ожидал. Он написал ей электронное письмо, поздравил с интервью, но, дойдя до конца, испугался показаться жалким типом, подбирающим крохи чужого успеха, и стер его.
А потом настал вечер специального выпуска «Большого
Пока шли титры, камера показывала крупным планом троих гостей. Когда Том увидел на экране лицо Алисы, ему показалось, что все его тело превратилось в пепел, сгорев в пожаре любви. На Алисе была незнакомая ему одежда, наверняка купленная специально для этого случая: элегантная блузка бирюзового цвета с растительным принтом, черные брюки и кожаные ботильоны. Ее волосы стали другими, светлее, длиннее, более прямыми и блестящими, над ними явно потрудился хороший парикмахер.
Передача началась с интервью с Жоэлем Вассёром. Он был блистателен, остроумен, охотно делился подробностями повседневной жизни президентской четы, с которой явно был накоротке, цитировал Бурдьё, цитировал Мальро, цитировал генерала де Голля и Карла Маркса. На нем был безупречно сшитый черный пиджак, белая рубашка итальянского покроя, на лице трехдневная щетина, волоски графитово-черного цвета такие аккуратные, словно художник нарисовал их колонковой кисточкой. Под конец он рассказал очень забавный анекдот о встрече Дэвида Боуи и Чарли Чаплина в Межеве в 1974 году, что всех рассмешило. Том, один в своей гостиной, почувствовал себя особенно жалким, он ни о ком не знал никаких анекдотов, будь он сейчас в студии, вряд ли кого-нибудь рассмешил бы.
Потом настала очередь автора комиксов. Он объяснил, что самым трудным в его работе было «графически передать распад памяти» (с помощью картинок, нарисованных больше ластиком, чем карандашом). Жоэль Вассёр неожиданно низким голосом, с повлажневшими глазами, заявил, что «тронут до глубины души» этим альбомом «по личным причинам». На миг воцарилась тишина, всех взволновал этот человек, не стеснявшийся обнажить сокровенное, после чего пришла очередь Алисы.
— Ваш роман выходит через несколько дней, и о нем уже много говорят. Те, кому посчастливилось его прочесть, называют его главной книгой начала литературного года. Скажите, вы написали эту прекрасную и светлую историю как ответ на драмы, наложившие отпечаток на вашу жизнь?
Алиса помедлила с ответом:
— Нет… Не думаю… Я начала эту книгу, сама толком не зная почему, а потом… Потом мне стало казаться, что она овладевает мной.
Журналист покивал:
— Да, это большая удача… Столько радости и нежности при вашей непростой судьбе. Вы воевали на стороне езидских женщин. Вас называли Белой Вдовой.
Том сглотнул слюну.
Алиса на экране телевизора нахмурила брови.
— Знаете, все это… Это теперь позади… Далеко… Как будто этого никогда не было.
Тут снова заговорил Жоэль Вассёр:
— Извините меня, но в вашей истории что-то не сходится. Мне ее рассказали… Пресс-атташе вашего издателя рассказывает ее всем, разумеется, эта история привлекает внимание… Вот только я немного знаю те места, я несколько раз бывал там, когда работал над романом «Глаза без слез», и могу поручиться, что ополчения езидских женщин никогда не было. Женское ополчение было, да, но это были курдские женщины.
Том сжал кулаки.
Недостаточное знание фактов — вечно оно его подводило.
На экране, не зная, что ответить, Алиса молчала.
5.
Для Алисы несколько месяцев перед выходом «Feel Good» были подобны странному путешествию из одного мира в другой. Из застывшего, неподвижного, унылого и серого мира в другую вселенную, полную жизни, движения и сюрпризов. Анн-Паскаль Бертело познакомила ее с командой издательского дома: Магали (пресс-атташе), Мари (тоже пресс-атташе), Орели (ответственная за связи с книжной торговлей) и еще целый ряд молодых женщин, все худенькие, все с прямыми, как линия горизонта, челками до самых бровей. Ее представили директрисе: Камилла Боннен де Ла Бонниньер де Бомон, высокая темноволосая женщина лет пятидесяти, успела сделать карьеру в агропромышленном комплексе, прежде чем перейти в издательское дело. У нее были не вполне живые глаза и тело, словно накачанное в лаборатории аэронавтики. Во всех обстоятельствах она сохраняла на лице улыбку, которая, казалось, была разработана в центре исследований поведенческой психологии. Алиса как могла избегала оставаться с ней наедине.
Все эти худенькие девушки с челками и именами с окончанием на «и» были очень услужливы, даже почти угодливы. Когда Алиса приходила в офис издательства обсудить какую-то подробность, касающуюся рукописи, прочитать верстку, посмотреть иллюстрации или утвердить четвертую сторонку обложки, ее спрашивали, не устала ли она, предлагали кофе, или чай, или «матча латте», или даже спрашивали, не сходить ли за «имбирным эликсиром» в экологическое кафе на углу. Алисе это ощущение, что ее ждут, привечают, любят и балуют, как ребенка, было чрезвычайно приятно. Она чувствовала, что наконец вошла в мир, из которого так долго была изгнана, что она на месте, при деле и попросту кому-то нужна.
Аванс она получила, и с деньгами жизнь стала проще, легче, отступили тревоги. Ее сон, всегда нерегулярный, зыбкий, поверхностный, хрупкий, словно хрустальный лист под железным дождем, стал крепким и глубоким, как у кошки после хорошего дня. Она смогла — немыслимая роскошь — нанять няню, которая также ходила за покупками и по необходимости готовила. Теперь Алиса была свободна, и, ничем больше не стесненная, ее любовь к Ахиллу и Агате усилилась десятикратно, достигнув таких головокружительных высот, о каких она и помыслить не могла. Возвращаясь домой, она покрывала детей поцелуями, прижимала их к себе, обнюхивала, как волчица своих волчат, терпеливо и восхищенно слушала Ахилла, рассказывавшего ей миф о боге Горе, играла с Агатой на коврике за 139 евро (с пластмассовыми колечками, мышкой-погремушкой, птичкой-пищалкой и хрустящей бумагой).
Она часто думала о Томе. Так часто, что ей пришлось признать очевидное: она по нему скучала и не отказалась бы разделить «все это» с ним. Когда она думала о нем, перед глазами вставало его лицо, его запах в точности всплывал в обонятельной памяти, а его кожу она чувствовала ладонями. Но в следующую секунду Алиса вспоминала его дурацкую ложь, которую он сочинил якобы ради нее, и ее снова охватывал гнев.
На дворе стояло почти лето. Прошли два дня, посвященные презентации начала литературного года в книжных магазинах, еще один день, в который она встретилась с представителями издательства, потом был обед с журналистами. Каждый раз Анн-Паскаль Бертело рассказывала, до какой степени «Feel Good» ее потряс, каждый раз Камилла Бонней де Ла Бонниньер де Бомон говорила, как она «горда быть издателем Алисы, автора, с которым придется считаться в ближайшие годы». Алиса же каждый раз скромно улыбалась и отвечала, что «просто попыталась написать историю, которую сама хотела бы прочесть». Она понимала, что ее простота, скромность и непосредственность нравятся и книготорговцам, и представителям, и журналистам, и старалась быть еще скромнее, еще проще и еще непосредственнее.