Феникс в огне
Шрифт:
— Габриэлла!.. — не сдавался Питер Чейз.
— Потому что то же самое произошло в моей квартире в Риме. Кто-то проник в нее в последнюю ночь. Поэтому я оттуда и уехала.
— Почему ты не сказала мне об этом раньше? — дрогнувшим голосом спросил отец.
Габриэлла молча пожала плечами.
— А в Риме было что-нибудь похищено?
— Тетрадь и несколько фотографий.
— В какую еще чертовщину ты впуталась? — спросил отец.
— В нечто очень древнее, папа, и очень могущественное. По крайней мере, мы так считаем. Мы так считали. Нет, не мы, а я. Рудольфо больше нет в живых. Я так считаю.
Вчера вечером
Женщина сильно нервничала. Она поймала себя на том, что у нее дрожит рука, сняла трубку и сразу же положила ее. Габриэлла уже не раз собиралась позвонить по этому номеру, но никак не могла собраться с духом. Несмотря на переполняющее ее любопытство, она не хотела ставить под угрозу раскопки. Мало ли что могло случиться, если бы она связалась со священником, который передал ей планы местности.
После того снежного воскресного дня, когда отец Даэрти передал Габриэлле бумаги в Боевой часовне, прошло уже четыре года. Профессор Рудольфо часто просил ее связаться с ним и умолить показать остальную часть дневника.
Профессор говорил о том, что слишком много вопросов оставались без ответов. Теперь их стало намного больше.
Дрожащей рукой Габриэлла набрала номер.
После третьего звонка в трубке послышался дружелюбный голос. Это был священник. Он сказал, что его зовут отец Франциск, и спросил, чем может помочь.
— Меня зовут Габриэлла Чейз. Извините за то, что звоню так поздно, но я могу поговорить с отцом Даэрти?
— С отцом Тедом Даэрти?
— Да.
— Его больше нет с нами.
— Вы не могли бы сказать, где я могу его найти?
— Будем надеяться, что на небесах, дорогая. Отец Даэрти умер.
— Извините. Это так печально. Когда он умер?
— Так, дайте-ка вспомнить. Это было семь… нет, восемь лет назад.
— Восемь лет назад? Вы уверены?
— Да, конечно. Я сам читал отходную молитву.
ГЛАВА 40
Нью-Йорк. Суббота, 20.10
Рейчел Палмер приехала на торжественное открытие выставки, в музей «Метрополитен». Здание сияло в свете прожекторов. По парадной лестнице поднимались мужчины в смокингах и женщины в роскошных вечерних платьях. Перетяжка над входом извещала: «Драгоценности от Тиффани — первые сто лет».
Рейчел вошла в музей и остановилась у входа в то крыло, где было представлено американское искусство. Ее очаровал вид трехуровневой галереи, роскошно украшенной по такому случаю. Мерцающие свечи отбрасывали мягкое сияние, воздух был наполнен ароматом роз, стоявших на каждом столике. Оркестр тихо играл джаз. Официанты обносили гостей подносами с шампанским и легкими закусками.
Рейчел задержалась перед большой мраморной скульптурой, которую видела уже добрую сотню раз, но до сих пор по-настоящему не рассмотрела. Скульптура изображала двух мужчин, которые сплелись друг с другом в яростной схватке. Рейчел скользнула взглядом по бедрам и рукам с проступающими
От скульптуры веяло неприкрытой физической силой. Рейчел неудержимо захотелось провести рукой по атласной коже, ощутить упругие мышцы. У нее буквально заныли пальцы. Она перевела взгляд на промежности, пристойности ради лишенные половых органов, и вдруг подумала, что, несмотря на это, мраморные мужчины возбуждали ее гораздо больше, чем все те реальные, из плоти и крови, которых она встречала за последние несколько лет. Рейчел ощутила странный прилив физического возбуждения. У нее возникло сильное желание поцеловать мраморные губы и посмотреть, сможет ли это их оживить. Что будет, если она поднимется на постамент и сделает это? Наверное, ее арестуют. Ее взгляд упал на бронзовую табличку под белым мрамором скульптуры.
Рейчел снова перечитала дату, и у нее бешено заколотилось сердце, а по спине пробежали холодные мурашки. Тысяча восемьсот девяносто четвертый год. Но чем объяснялась эта дрожь, проникнутая страхом? Что произошло в том году?
К Рейчел подошел официант с подносом, заставленным фужерами, но девушка покачала головой. Ей хотелось выпить, но не шампанского, которым обносили гостей, а чего-нибудь крепкого.
Рейчел подошла к бару и увидела там мужчину, стоявшего к ней спиной. Он сразу показался ей знакомым, но она никак не могла определить, чем же именно. Рейчел внимательно осмотрела долговязое, поджарое, чуть сутулое тело. Ей показалось, что этот мужчина чувствовал себя как дома в этом изысканном музее. Что-то в его облике разозлило ее. Девушке захотелось уйти, но она боялась потерять из вида этого странного человека.
Прогуливающаяся пара закрыла собой мужчину, а когда она прошла, его уже не было. Рейчел огляделась по сторонам, но незнакомец словно испарился.
У нее в груди тошнотворной волной поднялась паника.
«Нет! Ни в коем случае нельзя потерять его снова.
Снова?
Это какой-то абсурд!»
— Что вам угодно? — спросил бармен, не поднимая взгляда.
Он не был особо заинтересован в том, чтобы заполучить очередного клиента. Это мероприятие было разовым. Бармен понимал, что он может не любезничать с посетителями.
— Лучшее виски, какое у вас только есть. Два кубика льда. Без содовой. Пожалуйста.
Услышав слово «пожалуйста», бармен на мгновение оторвался от своего занятия, поднял взгляд и улыбнулся, после чего с удовольствием неторопливо налил ровно столько виски, сколько нужно, и положил в стакан два кубика льда.
К стойке подошли еще шестеро посетителей музея. Бармен протянул Рейчел виски и с сожалением принялся обслуживать других посетителей.
Пара, стоявшая рядом с Рейчел, обсуждала статью, которая должна была появиться в завтрашнем утреннем номере «Нью-Йорк таймс». Это, конечно же, были музейные работники.