Флакон чувств
Шрифт:
Эдмунд задержался в дверном проеме – что-то будто не отпускало, с опасливой таинственностью выглядывая из затемненного угла или из-под кровати.
– Что случилось? – Захлопотала Эбигейл. Ее наивные голубые глаза устремились через окно на спускающиеся сумерки-занавески, просвечивающие, но при этом прячущие некую тайну.
– Так странно, у меня тут даже собственный чемодан не стоит.
– И правда, – задумчиво согласилась та, заглядывая украдкой в номер, где дуэтом испускали электрические лучи два светильника на тумбочках по разные стороны кровати, –
Малочисленность народа – предвестник закрытия. Пара столиков на раздражение официантам еще оставалась занята запоздалыми, решившимися задержаться до тех пор, пока вежливо не попросят покинуть зал: кто-то, углубившись в раздумье, проматывал пораженную огнем времени пленку, решая, как шахматные задачи, головоломки упущенного, что уже ни за что не вспорхнут в небесную глубину беспечностью, одна парочка миловидно перешептывалась, тем самым добиваясь приватности чувств, кто-то откровенно кемарил, из последних сил стараясь не уткнуться в стакан остывшего чая, – мир мечтательный, литературный, специально подобранный…
– Здесь, да?
Кончик пальца мягко уткнулся в дерево стола, Эдмунд, подобно частному детективу, будто бы восстанавливал цепочку события.
– Я сидела вот на этом стуле, а вы отодвинули противоположный, перед тем спросив разрешение.
– Почему вы согласились?
Скрип отодвигаемых стульев на мгновение перебил игру тихой музыки и огорчил официантку, которая тут же, хоть и с явной усталостью, направилась прямиком к гостям с блокнотом – символом величия – в руках.
– Потому что…
– Добрый вечер, кухня, уже, к сожалению, закрылась… – Бесцеремонно с наигранным огорчением перебила девушка с темно-коричневым фартуком и белой рубашкой, воротник которой немного измялся за день.
– Латте, пожалуйста.
– Мне то же самое, – растерянно повторил Эдмунд.
– Потому что… Потому что вы меня заинтересовали, – продолжила Эбигейл, когда их оставили в покое.
– Чем же?
– В вас, как бы объяснить…
– Ваше кофе, – вновь перебила официантка, и, поставив белые чашки перед гостями, сразу же удалилась протирать соседние столики и задвигать стулья, чьи ножки при этом противно скрипели.
Эбигейл ненароком набрела глазами на парочку: улыбающиеся, беззвучно хихикающие лица, сцепленные в замок руки, как бы невзначай нежно сталкивающиеся колени… В ее воображении всплыло все то, о чем мечтала и чего была лишена она, и этот мечтательный мир тут же поглотила тень житейских разочарований.
– Потому что от вас как будто струились нотки мечтательности, романтики. Вы завоевали меня с первого взгляда, сломили загадочностью и будто бы нарвали самых красивых цветов побежденной, чтобы еще больше растрогать.
– Какая загадочность?
– Вы так необычно выражались: иногда чуть ли не стихами. Вы использовали литературный язык. Как я люблю.
– Стихи… – Притихнув, повторил Флоренс, водя пальцем по столу, наблюдая за тем, как на блестящей поверхности растекается след
– Не здесь, не здесь! – Затараторила Эбигейл.
Набравший воздух в легкие Флоренс огорченно вздохнул.
– Почему же? Вы не хотите слушать?
– Хочу! Но нас могут неправильно понять.
– Ну и что? Люди любят стихи! Я начну!
Снеся на скорости шлагбаумы смущений, Эдмунд затянул любовную лирику волнующим голосом.
Эбигейл как бы защищаясь прикрыла ладонями лицо. На ее светлый лоб ниспадала светлая челка. Сквозь ненадежное прикрытие, привлекающее излишнее внимание, она чувствовала как на них с любопытством поглядывают. Засыпающий мужчина развернул даже стул, чтобы полностью обратиться к читающему стихи.
Чары слов подхватывали за подмышки и поднимали скоплением воздушных шариков к вершинам гор, где перехватывает дыхание от завораживающих просторов земли, что раскинула леса и поля, реки и озера, деревушки и мегаполисы. И все эти сказочные творения представлялись одновременно и близкими от возникающего чувства родины, расплывшихся карт мечтаний, и далекими от своей сложности, походившей на заоблачную реальность. Щеки Эбигейл покраснели до предела возможного, она дергалась, порываясь сбежать, боясь вслушиваться в строки дальше и подниматься все выше и выше. Она боялась, что на значительной высоте вот-вот нагрянет грозовая туча, чтобы с упреком напомнить о соблюдении тишины.
– Эдмунд, пожалуйста… – Умоляюще прошептала она, не зная куда деться.
Но он не останавливался, вытягивал каждый слог, будто те – последние из существ святой обитатели, пропитанные страстью к стихам умерших.
Тот мужчина, что кемарил, когда они зашли, опираясь о столешницу, поднялся – сердце девушки буквально протиснулось сквозь ребра, чтобы спастись бегством. Незнакомец решительно наступал на них – Эдмунд продолжал, не замечая того, отмеченного глубоким следом одиночества. С застывшими глазами, выглядывающими сквозь пальцы, как сквозь решетку, Эбигейл уже представила, как незнакомец нависнет над ними, с умеренным гневом принимаясь растолковывать себе в удовольствия просьбу заткнуться… Однако, проходя мимо столика, где лились стихи, незнакомец с благодарностью улыбнулся и, будто отдавая честь, коснулся пальцами виска, уставившись прямо на Эбигейл. После дверь тихо захлопнулась.
Когда Эдмунд закончил, Эбигейл под звуки восторженных аплодисментов – хлопали даже официанты, вызвав тем самым из неведомого альтернативного ада разъяренного администратора, – вынырнула из своего укрытия. Первой в ее глаза бросилась официантка возле кассы с интересом прислушивающаяся к строчкам.
– Счет! – Победоносно потребовал, гордо подняв голову, Флоренс, когда бурные овации стихли.
С забавной улыбкой на лице к столику поспешила официантка, всем видом демонстрируя желание скорее спровадить засидевшихся гостей и убежать домой.