Фрейлина
Шрифт:
Помолчав, остановился перед сыном, вставшим ему навстречу, положил руки ему на плечи и погладил по-отцовски.
— Кости… ты вступил в возраст, когда в близости с женщиной настает необходимость — это неизбежно. Но я хочу, чтобы, как и меня в свое время, через пустые искушения тебя вела бы за собой путеводная звезда. Для меня этой звездой стала Шарлотта. Закрывая свои потребности, я всегда помнил о ней — чистой и недосягаемой. Эти два года помолвки стали для меня сладкой пыткой тоски по ней, невзирая на доступность пустых и неважных связей… К чему весь этот разговор, спросишь ты? Мне стало известно твое увлечение фрейлиной сестры, и я надеюсь, что оно пока еще невинно… — вопросительно
Тот ответил вызывающим взглядом. Но почти сразу смутился и кивнул, отворачиваясь.
— Но тем и опасно, — с пониманием кивнул в ответ отец, — Таисия Шонурова не может быть путеводной звездой, сколь бы ни был притягателен для тебя ее образ. На нас, как на правящей семье, лежат обязательства, сын. Случись что с Александром, — перекрестился на иконы император, — и ты станешь первым в престолонаследии. Но, имея в женах неравную себе, в будущем лишишь своих сыновей этого права. Хорошо подумай над этим. Женщин в твоей жизни может быть много, но только одну допустимо иметь в сердце и только это станет залогом счастливого брака. Я хотел бы для тебя незамутненного семейного счастья, подобного моему. Возможно, уже скоро ты найдешь его, а пока держи себя в руках. Твоя впечатлительность может оказать дурную услугу, сделав несчастным на всю жизнь — я никогда не позволю взять в жены неравную, а иной связью ты запятнаешь девицу. Прояви к ней милосердие, а к своим действиям — разумность. Это все. Иди и подумай…
Встав на рейде и дождавшись рапорта шкипера о благополучной постановке на якорь, Константин ушел в капитанскую каюту — собирался поспать хотя бы несколько часов, оставшихся до побудки, но сон все не шел…
Гадать как стал известен его интерес к Таис, не стоило — с самого начала он его не прятал, полагая, что тот и правда носит невинный характер. Возможно, просто являясь любопытством.
Первый тревожный звоночек случился на свадебном балу и не во время вальса, а еще до него.
Вместо того, чтобы бездумно веселиться, он постоянно и нечаянно отслеживал ее взглядом. Было любопытно, тянуло смотреть — такая непонятная непривычная потребность. Ее попытки уйти от танцев выглядели забавно, отказы кавалерам странно радовали — он улыбался ее маленьким победам за право стоять у стены.
Нежелание девушки танцевать принял, как очередную загадку, связанную с ней. Бояться она не могла — танцевала превосходно. Он помнил ее в кадрили еще со Смольного. Значит, что-то иное…
Приглашать Таис на вальс Константин не готовился, вышло как-то само, вдруг. Без решения и намеренья — ноги сами понесли. Последний танец этого бала… последний шанс быть ближе к ней — понял уже в пути.
А дальше он обнял девичий стан, велел ей глядеть в глаза… И строптивая Таис подчинилась — о чудо! Принимая это с юмором и удовольствием, он вальсировал, как никогда в жизни — летел по паркету, не чуя ног и глядя в темно-серые глаза напротив. Видел в них полное доверие к себе и такое же удовольствие… смешинки в умных глазах. Ее улыбка, чуть склоненная к левому плечу головка…
Но окончательно все решила ревность. Жгучее, страстное чувство соперничества, желание настоящей битвы за своё — вот что он чувствовал, слушая тихие уверенные слова Сергея Загорянского:
— Я влюблен в нее всем сердцем — безусловно. И бесконечно несчастлив этим, Костя… Что я могу предложить ей, скажи? Комнаты, которые снимаю у бабки на окраине Николаева, потому что там дешевле? Я ведь даже тут… обращался в министерство с ходатайством, чтобы выплатили наконец дровяные и угольные — существую на копейки. Знаешь что… — усмехнулся он, — тринадцать форм одежды: для несения дежурств, вахты, представления начальству, для смотров, посещения всякого рода церемоний,
— Сделаю, — обещал он, смиряя бурю в груди, потому что дальше Сергей представил ему игру, из-за которой даже не прилег этой ночью.
— В словах Таис есть резон, Костя, и большой. Кому, как не мне — черноморцу, знать наши слабости там? Мы категорически не готовы к любым поползновениям в сторону Крыма, а уж если так, как считает возможным она… Я! Я — офицер, но даже в голову не пришло, что возможна высадка дальше по берегу и заход к Севастополю с суши армейскими силами. Что такой десант может быть многотысячным. Это сразу поражение, Костя! Это сразу же и поражение… хотя нет — не так сразу. Мы еще поборемся, конечно, сложим сотни, а может и тысячи голов. Но результатом все равно будет поражение.
— Ты слишком быстро поверил во все это — так не бывает, Сергей. Возможно, это влияние чувства.
— Да оно и началось, когда я поверил! И восхитился сразу. А всецело поверил, когда обдумывал правила игры. У нас везде слабости, прорехи во всем! Смотри сюда… — блестели его глаза.
— Вашескобродие… — постучался в дверь вестовой, — изволили прибыть господа офицеры с «Паллады». В очередь по вашему приглашению — на домашний обед.
— Проси, — велел Константин, — и накрывай.
— А вот и судьи! — вскинулся Сергей, — хоть и не черноморцы, но люди сведущие. Приветствую вас, господа! — щелкнул он каблуками, — позвольте представиться — лейтенант Черноморской флотилии Загорянский Сергей Фаддеевич.
— «Станислав с мечами»? — уважительно поинтересовались офицеры, представившись тоже и уже сидя за столом: — Не поделитесь опытом победы?
— В воздаяние решительности, самопожертвования и храбрости, как указано в наградном формуляре, — уточнил Константин, расправляя салфетку у себя на коленях и давая этим знак приступить к первой перемене блюд.
— Боевой опыт предстоит нам всем — так или иначе. Так стоит ли о нем? — усмехнулся с предвкушением Загорянский, — а вот новая игра, подобная высшему штабному совету… Прошу выслушать изначальные условия, я выношу ее на ваш суд. Предоставите нам карту Крыма, Константин Николаевич?
— Всенепременно, — сухо кивнул тот, — но вначале у нас обед, господа.
А после обеда завертелось. И вначале проклинающий про себя Загорянского за внушаемость и доверчивость, Константин вместе с офицерами провалился во все это с головой. Дошло до того… так увлеклись, что повышали друг на друга голос, в том числе и на него.
И ни словом Сергей не упомянул перед офицерами Таис, как невольную вдохновительницу появления игры. И больше ни слова о ней не было сказано между друзьями — до самого его отъезда.
И все это время Константина мучила тревога, ревность и вина — утром он отправил фрейлине единственно возможный в их случае подарок — лакомство. Взгляд Таис на блюдо с клубникой и распахнутые в удивлении глаза, ее затрепетавшие ноздри он помнил еще с того ее визита.
Сейчас понимал — уже тогда она поступила умнее, чем он. Возможно, понимая его лучше, чем он сам.
А потом была лодочная прогулка.
Так же, как и Загорянский, Константин не мог ей ничего предложить. Чтобы знать это, ему не требовалась проповедь отца. Но эта тянущая потребность быть рядом… видеть, слышать, чуять ее запах, коснуться хотя бы кончиками пальцев… Чувствуя при этом руку на своем локте горстью углей, жар от которых медленно сжигает тело, опускаясь в низ живота…